говорю правду. У меня не получается обманывать.
— А Ангел? Как думаешь, он рад меня видеть?
Мила внимательно посмотрела на кота, а потом подняла его и посадила Богдану на колени. Кот потоптался, устраиваясь поудобнее, потом лег и замурчал.
— Вот видишь. Он рад. Он больше ни у кого не мурчит. Даже у Жени. А тот его все время гладит и приносит угощенье.
— Значит я вхожу в тесный круг «Избранных Ангелом»? Супер! Как бы не зазнаться!
Богдан гладил кота и рассматривал комнату. Она была очень похожа на ту, что он видел в детстве. Дажа куча плюшевых игрушек имелась И белое пианино. И мягкий пушистый ковер. Только книги на полках поменялись.
— Ты играешь? На пианино? — спросил он, не зная, как вовлечь Милу в разговор. Говорить о школе не хотелось, а разговоры о прошлом могли быть для нее болезненны.
— Да, иногда. Для мамы.
Богдан вопросительно посмотрел на девочку, но та не заметила его взгляда. Ее глаза были опущены вниз.
— А я совсем редко играю. Только когда становится тоскливо и одиноко. Но со мной такого почти не бывает.
Мила продолжала молчать, разглядывая свои коленки.
— Мила, расскажи мне про своего дядю. Сколько ему лет?
— Жене? Кажется, лет тридцать. Он папин брат. Младший.
— Тридцать? И у него нет своей семьи?
— Нет.
— Странно. Почему? Он страшный и некрасивый? Злой и противный?
— Нет, что ты. Он симпатичный И добрый. Только все время работает. Мне кажется, ему просто некогда искать себе жену.
— Я думаю, это глупо. Зачем столько работать? Обычно работают, чтобы обеспечить семью, детей. А работать просто ради того, чтобы работать? Так ведь и жизнь может пройти.
— Да, наверное. Я как-то не думала про него. Бедный Женя. Еще и я теперь ему на шею свалилась.
— Нет, на шею не валятся, а садятся. Говорят: «сел на шею». А сваливаются на голову. Такое выражение — «свалиться на голову». Значит неожиданно появиться.
— Точно. Я немножко забыла русский язык. Последние три года редко на нем разговаривала. Только с Женей.
— А в школе?
— Я не ходила в школу. Училась дома. И в больнице. Почти все время в больнице. Там по-английски, в основном, говорили. Или по-французски. По-немецки тоже, но с ним у меня не очень хорошо.
— А Ангел? С кем он был, пока ты была в больнице? — Богдан продолжал гладить кота, все еще лежащего у него на коленях.
— С Женей. Они сначала не очень дружно жили. Женя все время ругался, что везде шерсть, что кот лезет к нему в постель и мешает спать. Постоянно забывал покормить Ангела. А потом они подружились.
— Ты скучала без него? — спросил Богдан и тут же понял, какую глупость он сморозил. У Милы погибли родители и сестра! А он спрашивает, скучала ли она о коте! Вот болван!
— Мне его очень не хватало, — Мила, кажется, не сочла его вопрос бестактным. — Я привыкла его гладить, особенно перед сном. А там гладить было некого. Женя принес игрушечного кота, но это совсем не то.
— Ну, когда нет настоящего, то тоже можно. Я Подарка всегда тискаю, когда мне плохо. Это я так твоего медведя назвал. Умку. Теперь его зовут Подарок.
— Какое глупое имя. Ему совсем не подходит.
— Как раз подходит. Потому что он Подарок и есть. И еще он напоминал мне о тебе. Ведь это твой подарок.
— Хорошо, что он оказался тебе полезен. А почему у тебя нет настоящего кота?
— Не знаю. Родители не хотели. Мама и игрушечного медведя еле стерпела, и то только потому, что мне его подарили.
— А я все время думаю, что если бы у Лины был свой кот, он бы ее спас. Как Ангел спас меня.
— Лина — твоя сестра?
— Да. Василина. Ей было три.
— Думаешь, тебя спас Ангел?
— Конечно, кто же еще?
— Может, настоящие Ангелы. Те, которые живут на небе?
— Нет, они не могут вмешиваться. Они не могут спасти. Могут только те, кто рядом. Такие, как мой Ангел. Хранители.
— Интересно, а у меня есть ангел-Хранитель?
— Они у всех есть, но не все их видят и понимают.
— Мила… а что случилось с твоими волосами?
— Сначала мне их в больнице обрезали. А потом они снова выросли. И стали почти такие, как были. Но это неправильно. Я теперь не такая, как та, что была раньше. Не девочка с длинными волосами. Я изменилась. И волосы были лишними. Я обрезала их. Женя сильно ругался.
— Они были очень красивые. То есть, они и сейчас красивые, но просто… мне очень нравились твои волосы.
— Обычные волосы. Они мне не нужны.
— Если они тебе не нужны, может подровнять их? А то сейчас ты похожа на птенца с торчащими во все стороны перьями.
— Ты думаешь, что это надо сделать? Подровнять волосы?
— Ну да. Я взял бы себе одну прядку на память. Если ты разрешишь.
— Ты еще скажи, что положишь ее в медальон с моим портретом и будешь носить у сердца. Как в старых любовных романах.
— Ты читаешь любовные романы?
— В больнице не было других книг. Только романы. Про любовь.
— Ясно. Так что? Подаришь мне прядку?
— Хорошо, только если ты сам подровняешь.
— Я же не умею.
— Ну тогда и так сойдет.
— Нет, давай ножницы.
— Надо у «цербера» просить. Она у меня все ножницы и прочие острые предметы забрала.
— Это ты про Светлану? Почему ты ее «цербером» зовешь?
— Ну она же меня охраняет. Я все время забываю ее имя.
— Ладно, раз решили, давай, я схожу за ножницами. Я быстро! Кстати, ты любишь Баунти?
— Что?
— Ну батончик такой, с кокосом.
— Люблю. Раньше… То есть… Я давно его не пробовала.
Богдан достал из рюкзака два батончика и протянул Миле.
— Угощайся. Я сейчас, не скучай.
Он выбежал за дверь и бегом спустился по лестнице. Видимо, услышав его топот, в холл вышла Светлана.
— Что-то случилось? — спросила она обеспокоенно.
— Нет, все в порядке. Мне нужны ножницы. Мила согласилась подровнять волосы, но только если я это сделаю. Не знаю, как у меня получится, но, думаю, будет лучше, чем сейчас.
— Хорошо, только не оставляй их там, пожалуйста.
— Почему? Неужели Мила?.. Она пыталась навредить себе?
Светлана кивнула и вышла. Через минуту она вернулась и протянула Богдану ножницы и расческу.
Вернувшись в комнату, он застал Милу с шоколадным батончиком в руках. Она рассматривала его, словно боясь попробовать.
— Кусай, это вкусно. Ты чего?
— Я забыла, какой он на вкус. Пытаюсь вспомнить и не могу.
