Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
России вплоть до современности, стремясь захватить земли славян.
Сам Рубинштейн вынужден был защищаться и указал, что нельзя судить о национальности по фамилии, а своей книгой, в которой показан органический процесс развития русской историографии, он опроверг представления об определяющем влиянии немецких ученых на становление отечественной исторической науки.
О немецком засилье говорил и Е. Н. Городецкий. Он сказал, что немецкие историки приезжали в Россию с намерениями «иногда довольно темными». Называл их «хищниками, которые проникали в Россию для того, чтобы на легком поприще заработать, схватить, что можно, из исторических документов, опубликовать, превратить в деньги, в славу». Он указал, что роль этих историков, несомненно, реакционная. Мнение Рубинштейна о том, что судить надо не по немецким фамилиям, выступавший поддержал в том смысле, что судить необходимо по их идеологии. А она была антирусской.
Процессы, проходившие в сфере идеологии, и их влияние на историческую науку, важны для оценки ситуации, сложившейся в этой сфере в последнее сталинское десятилетие. Во-первых, понимание важности исторического знания для поддержания идеологической системы заметно возросло. Во-вторых, военное время заставило пересмотреть национальную политику, что, в свою очередь, сыграло определяющую роль в пересмотре национальных нарративов в дальнейшем. В-третьих, изменение международного статуса подвигло власть к переоценке места, в том числе исторического, народов СССР. Это стало основой для ультрапатриотической концепции, сформулированной идеологами и историками в послевоенное десятилетие. Национал-патриотические идеи, заполонившие историческую литературу военного времени, оказались не менее актуальны и в дальнейшем.
Уже в военные годы шло активное формирование будущей политики партии по отношению к гуманитарным наукам. Озабоченность настроениями интеллигенции появилась еще в 1943–1944 годах. Многое из того, что будет агрессивно реализовываться спустя годы, стало предметом беспокойства и обсуждения идеологов.
Еще одним явлением, обозначившимся в годы войны, стало распространение номенклатурного и бытового антисемитизма. Такая политика начала оформляться еще в довоенное время, но на начальных этапах войны была свернута. После того как военное положение выправилось, в СССР вновь стала нарастать тенденция к дискриминации лиц еврейской национальности. Стало заметно, что при приеме в университеты, на престижные рабочие места и т. д. все большее значение приобретало национальное происхождение. Евреев старались не брать. Коснулось это и историков.
Как видим, многие явления, ставшие печально известными в ходе послевоенных идеологических кампаний, обозначились еще в предвоенные и военные годы. Они латентно присутствовали в общественно-политической жизни страны, идеологам требовалось только активизировать их.
Не только эволюция насаждаемой сверху идеологии оказала колоссальное влияние на историческую науку. Чрезвычайно важным фактором стала трансформация самой социально-культурной среды, начавшаяся еще во второй половине 1930‐х годов и ускорившаяся в военное время.
Победа в войне сыграла колоссальную роль в укреплении режима. Огромное впечатление победа произвела и на элиту советской исторической науки. Целый ряд профессиональных историков искренне преклонялись перед действующей властью, даже в репрессиях стараясь найти логическое зерно. Сыграло свою роль впечатление от грандиозности происходивших в Советском Союзе преобразований, попытки строительства нового общества. Успехи персонифицировались в личности Сталина. Литературовед и историк Ю. М. Тынянов признавался К. Чуковскому, зафиксировавшему его мысли в своем дневнике: «Я восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов, величайший из гениев, перестроивших мир. Если бы он ничего кроме колхозов не сделал, он и тогда был бы достоин называться гениальнейшим человеком эпохи». Востоковед И. М. Дьяконов уже в 1990‐е годы вспоминал: «Все советское общество, вся интеллигенция старались осмыслить происходившие события, верить в их логичность, понять, научиться».
Достижения Советского Союза, и особенно победа в Великой Отечественной войне, примирили с существующей действительностью и такого заметного историка, как С. В. Бахрушин. По свидетельству археолога А. А. Формозова, Бахрушин считал Сталина деятелем, равным Петру I, приведшим страну к величию и победе во Второй мировой войне. В. М. Хвостов, выходец из русской дореволюционной интеллигенции, воспитанный в семье, где сильны были антибольшевистские настроения, в 1942 году вступил в партию. Его дочь К. В. Хвостова вспоминает: «…Его восхищала мощь государства, достигнутая особенно в послевоенные годы. Он не раз говорил мне, что никогда ранее Россия не обладала таким военным и политическим влиянием и авторитетом». С. О. Шмидт в 1990‐е годы отмечал: «Нам была присуща, особенно по окончании войны, также государственно-патриотическая гордость». А. П. Каждан в конце жизни (умер в 1997‐м), осмысливая прожитые годы, утверждал: «Сталинизм не был просто грубой одеждой, наброшенной на наше нежное тело, мы срослись с ним и не могли его сбросить одним небрежным движением».
Однако иллюзий насчет окружающей реальности было немного. В 1947 году М. В. Нечкина, рассуждая об особенностях советских выборов, признавала, что «наши выборы – это утверждение народом кандидата, предложенного диктатурой». Тем не менее она считала, что такая система, оформившаяся, по ее мнению, с 1937 года, существует в силу сложных исторических условий и с согласия народа: «Мы живем в военном лагере, мир расколот на два мира, и форма, держащаяся десять лет, очевидно, имеет корни и исторически целесообразна, как форма волеизъявления народа».
Впрочем, неприятие действующей власти оставалось у ряда историков. Критического взгляда продолжал придерживаться непримиримый С. Б. Веселовский.
К чему мы пришли после сумасшествия и мерзостей семнадцатого года? – писал он в дневнике 20 января 1944 года. – Немецкий и коричневый фашизм – против красного. Омерзительная форма фашизма – в союзе с гордым и честным англосаксом против немецкого национал-фашизма.
Как видим, никаких симпатий к советскому строю, в отличие от многих своих коллег, он не испытывал.
СТАЛИН ЧИТАЕТ ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРУДЫ И СМОТРИТ ИСТОРИЧЕСКОЕ КИНО
СТАЛИН ЧИТАЕТ ИСТОРИЧЕСКИЕ ТРУДЫ
Обычно диктаторы любят историю, потому что любят себя в истории. Им мерещатся собственные памятники, пухлые тома биографий с золотым тиснением, шелестящие страницы учебников с их портретами, города и улицы, названные в их честь, и прочие символы исторического величия. Диктаторы почти всегда уверены, что всё делают в интересах граждан своих стран, поэтому благодарные потомки их не забудут. Никогда.
Маленький Иосиф Джугашвили, разумеется, в детстве к роли диктатора не готовился и вряд ли мог представить, что станет властителем огромной страны, занимающей 1/6
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
