Потом правее, потому что левее был завал. И… попал в другой овраг, который хитро соединялся с первым! И пошёл в другую сторону от лагеря…
Николай не сразу понял, что заплутал. Решил, что сможет самостоятельно вернуться в лагерь, не хотел никого будить: все давно и крепко спали. И когда наконец осознал, что заблудился по-настоящему и стал звать на помощь, он был уже так далеко от лагеря, что его услышала одна лишь Томка, которая от счастья не могла уснуть.
Слава богу, что всё позади… Женский состав группы подозрительно серьёзно поздравил именинника «с возвращением» и улёгся спать. Мужчины ещё посидели у костра, выпили за новорожденного («Сегодня второй раз, скажи спасибо Тамарочке, оставил бы группу сиротствовать») и разбрелись по палаткам – досыпать. А небо из угольно-чёрного стало серым: близился рассвет…
Томка не спала, ждала Павла. Не выдержала, выглянула из палатки – Павел сидел на бревне рядом с Колей, крепко обнимая друга за плечи. Томка огорчённо вздохнула, но выйти к ним не решилась, легла и стала ждать. Долго-долго… Заснула.
И не слышала, как вернулся Павел, залез в спальник, стараясь её не разбудить, и мгновенно уснул.
Уже вовсю светило солнце, и пели птицы, и высохла роса на траве, когда Томка открыла глаза. Павла в палатке не было. Томка вылезла из спальника и спустилась к реке умываться. Зачерпнула полные пригоршни прозрачной ледяной воды и неожиданно для самой себя рассмеялась. Радость переполняла её и выплёскивалась из груди. Вот сейчас она увидит Павла. Сейчас ЭТО произойдёт!
Но… ничего не произошло. Павел приветливо кивнул Томке, присевшей у воды с котелком картошки – почистить на завтрак – и, прихватив два котла, убежал за водой. От неё убежал, от Томки! – кольнуло в сердце предчувствие. Томка в предчувствия не верила и отмахнулась от них ножом с повисшей на нём картофельной кожурой: ерунда. Показалось…
Не показалось. Павел старательно её избегал. За завтраком уселся с противоположной стороны костра. А вчера сидел рядышком, ни на шаг не отходил, – тоскливо думала Томка, и искорки в её глазах потихоньку гасли…
Глава 5. Лёгкой походкой
После завтрака свернули палатки, уложили рюкзаки. Всю обратную дорогу Томка шла рядом с Павлом. Рядом – и всё равно одна. Лёгким стал её рюкзак, в котором не осталось ни одного пирожка, но тяжело было на душе. Павел словно забыл всё, что говорил ей в эту ночь, он словно жалел о сказанном, – с отчаяньем думала Томка. Она о многом думала за эту длинную дорогу. Тяжелым камнем легла на сердце обида. Вот ведь – рядом было счастье, протяни руку и бери его, твоё счастье. Да – не бывает так…
Павел шёл рядом – и был где-то далеко. Того, что между ними когда-то было, уже не будет, – поняла Томка. Она для него одна из многих , одна из группы. А одной-единственной для него она не стала.
Томка остановилась, притворившись, что развязался шнурок, Павел ушёл вперёд и она не стала его догонять. Тащилась в хвосте группы, сдерживая подступающие слёзы. А всем было весело, и где-то впереди басовито хохотал Николай.
– Вот же Колька сволочь! – разозлилась вдруг Томка. Юбилей отпраздновал, салатика накушался до усёру! Томка хрюкнула от смеха. Полночи срал на всю округу, полночи его утешали… Настоящий мужчина. Сломал вот – Томкину жизнь, и не заметил даже…
Но последний удар ждал Томку впереди. Когда группа пришла на станцию, Павла среди них не оказалось. Напрасно Томка искала его глазами – на платформе Павла не было! Не было его и в вагоне, и в соседних вагонах тоже.
Томка бегала по вагонам, пока не услышала: «Ты Пашку ищешь? Так он в другую сторону уехал, в Арсаки, у него там друг живёт. Он сразу уехал, как на станцию пришли.
Томке захотелось умереть. Или провалиться сквозь землю. Но она не умерла и не провалилась, доехала благополучно до дома. Дверь открыла невестка. Взглянула в Томкины погасшие глаза, ахнула, захлопотала…
– Да вы садитесь, к столу садитесь, мама… Счас ужин согрею, ванну налью с сосновым экстрактом, он усталость как рукой снимает…
Томка молчала. Вышел из комнаты сын, спросил миролюбиво: «Как в поход сходили?» – и не получил ответа. Томка молчала, уставясь в стену, и её оставили в покое. Прибежала внучка Рита, встретила остановившийся взгляд бабушкиных – всегда таких добрых глаз, и исчезла. Генка с вопросами больше не лез, смотрел телевизор. Томке стало ещё горше.
Она через силу хлебала борщ, чтобы не обидеть невестку, хлопотавшую вокруг неё: то укропа нарежет-подаст, то сметану поближе подвинет. Томка ела и не чувствовала вкуса. «Хоть бы ушла наконец» – думала Томка. Но Светлана, подперев рукой щёку, пристроилась рядышком и не уходила…
Томка долго лежала без сна, глядя черноту за окном. Такая же непроглядная ночь была на душе у Томки… Скрипнула дверь, и в комнату боком протиснулся сын.
– Мам, не спишь? Не спишь, я же знаю. Мам, ну прости, я тебе наговорил вчера, настроение испортил. Ноя же не бревно какое—нибудь, я же вижу, что ты сама не своя пришла. Ну что случилось—то, мам? Ну, скажи! Я ведь твой сын, я всё пойму, и ругаться с тобой не буду. Никогда не буду, мама!
– Ты всегда меня за походы ругал, как же ты не будешь? – вздохнула Томка. – Ругай, что ж теперь…
– Мам, ну сказал же – не буду, значит, не буду. Рассказывай.
И Томка, путаясь в деталях и стараясь не вдаваться в подробности, начала:
– Был у меня в юности друг, Павлом звали. Я тогда молодая была, незамужняя ещё, а тебя ещё не было…
– А где же я был? – встрял Генка как маленький.
– Не родился ещё, – улыбнулась мать.
– Ааа.
… Долго-долго рассказывала Томка. Сын слушал, обняв её за плечи и не перебивал. А когда Томка с тяжелым вздохом закончила рассказ: «Вот же Колька гад! Обожрался, обосрался – и всю любовь, всю жизнь обосрал нам с Пашкой!» – Генка хлопнул себя по ляжкам и зашёлся безудержным смехом:
– Ох-хо-хо! Да чтоб жизнь обосрать – говна не хватит, это сколько ж надо съесть… Ах-ха-ха! А-аа-ха-ха-ха-аа… Ну ты, мать, скажешь! Вы, ребята, даёте!
– Да говна-то хватило, он же весь день трескал, – возразила любившая поспорить Томка. – Юбилей отмечал. И весь лес потом обосрал, все овраги обгадил, – сочиняла Томка на ходу, – а Пашка его искать пошёл…
Не выдержав, Томка начала звонко вторить сыну, сложившемуся пополам от смеха. Прибежала проснувшаяся Света, смотрела
