дочь моя, - произнёс чёрный мужик, и это явно относилось ко мне.
Госпожа Трезон фыркнула – видимо, это обозначало всё, что она думает о моей разумности. Но её пока никто тут ни о чём не спрашивал.
- Ну так сами видели, отче, как вниз головой полетела и воды нахлебалась, - вздохнула Пелагея. – Некоторые после такого и вовсе не помнят, как их зовут да кто они.
Недостаток кислорода? Или как это ещё называется? В общем, если мозг не питать кислородом, там же что-то необратимо изменяется, правда? И у меня того, изменилось? Что я перед собой всё вот это вижу?
А потом оказалось – не только вижу, но ещё и ощущаю, потому что уха была из серии – ум отъешь. Правда, сначала все уселись, потом чёрный священник прочитал молитву – похоже на Отче Наш, только как-то немного не так, я пока не смогла уловить различий. И язык не старославянский, кажется, или не церковно-славянский, с другой стороны – что я знаю хоть об одном, хоть о втором? Ничего. В универе у меня была только латынь, и ту я благополучно позабыла за давностью лет в смысле правил грамматики и всего такого.
После молитвы уже стало можно приниматься за еду, и весь немалый чугунок ухи был съеден без остатка. Все косточки обсосали, все головы разобрали и съели из них всё, что подлежало съедению хоть как-то. Бульон у ухи был вкусный и прозрачный, морковка с крупой и корешками – отлично уварились, зелень оказалась удивительно к месту, а хлеб - совсем свежий, будто недавно выпеченный.
В общем, покормили меня очень вкусно.
А по завершению, так сказать, трапезы священник дождался, пока Пелагея с Меланьей уберут со стола, смахнут в миску крошки и разольют по глиняным чашкам прохладный ягодный морс, и потом только спросил:
- А вот теперь я бы послушал, дочь моя, что ты расскажешь о своём прошлом, своей жизни и о том, как ты здесь у нас очутилась. И что собираешься делать.
5. Кто вы такие
5. Кто вы такие
- А чего её слушать, - госпожа Трезон зыркнула на священника. – Соврёт – недорого возьмёт!
Вот, пусть эта особа говорит, а я послушаю. Может, что-нибудь пойму, пока-то я ничего не понимаю.
- Это что же, выходит, тебя нужно слушать? – усмехнулся священник, кажется, он со мной согласен. – Звать-то тебя как?
- Ортанс Трезон, - сообщила та, задрав свой слегка крючковатый нос. - Вдова служащего королевской канцелярии Арно Трезона.
- И каким ветром к нам занесло вдову служащего королевской канцелярии? – он хочет знать всё про всех.
Впрочем, вдруг он здесь что-то решает? Что мы все знаем о здешних порядках? Да ничего.
- Я решила начать новую жизнь в новом месте, - она опустила глазки, сложила руки на коленях и медовым голосом продолжила: - После кончины супруга я обратила всё, что осталось мне после него, в деньги, и отправилась туда, где смогу принести пользу.
- Врёшь, - выдохнула Марья.
Эк они ненавидят-то друг друга, и что стало тому причиной?
- А тебе почём знать? – всё, нет больше кроткого взгляда, есть плохая попытка сурового начальника.
Плохая потому, что хорошему нет нужды доказывать с пеной у рта, что он начальник, и что к его словам нужно относиться серьёзно.
- Потому что честных женщин королевский дознаватель за руку не приводит, ясно? – прошипела Марья.
У неё даже кудряшки возмущённо тряслись – так мне показалось.
- А ну замолчали, и не сметь рта раскрывать без дозволения, - негромко сказал священник, глядя на обеих.
И на меня при этом тоже поглядывал. Мне на секунду захотелось замолчать и спрятаться, но только на секунду. Потом я с интересом глянула на обеих – Марью и госпожу Трезон. Они замолчали, и обе опустили взгляд.
- Госпожа… Трезор? Трезон? Странное у тебя имя. Изволь рассказывать. Правду.
И глянул на неё так, что даже и мне страшновато стало, а жуткая баба сразу стушевалась и заговорила тихо и быстро:
- Всё было так, как я сказала, просто денег у меня было совсем немного. И господин королевский дознаватель обещал расплатиться с моими долгами, если я возьмусь сопроводить вот её к месту ссылки, то есть в её новые владения. Я и согласилась, потому что иначе сидеть мне в тюрьме за долги. Или нищенствовать, и я не скажу, что хуже, - она брезгливо поджала губы.
- И чем тебе не угодила госпожа маркиза? – продолжал расспросы священник.
Ох ты ж, госпожа маркиза – это что ли я? Любопытненько. С чего бы?
- Все знают, что она вела неправедную жизнь. И хоть её оправдали, но кто знает, почему? В правах-то не восстановили, ко двору не вернули и имущество не вернули тоже! А дали какое-то здесь.
- Может быть, наоборот, госпожа маркиза теперь стала сказочно богата? – и смотрит так… с усмешечкой такой непростой смотрит, вот.
- Да какие тут могут быть богатства, - дёрнула тощим плечиком склочная баба.
- Зря ты так, - покачала головой Пелагея. – Без году неделя, а туда же – судить о том, где богатство, а где нет.
- Не слепая, вижу, как вы тут живёте! В халупах деревянных!
- Дворцов не имеем, верно. Да и зачем они тут? А каменная крепость есть в горах, да много ль толку от тех камней, когда приходит самый тёмный час ночи?
Я чуть было не спросила, что бывает в самый тёмный час ночи, но вовремя прикусила язык.
- Так, а ты, Марьюшка? – на мою пышную помощницу священник глядел попроще, даже почти ласково.
- А я с госпожой Женевьев. Куда она – туда и я. Всю жизнь так было, и до смерти будет. Сестрица она мне молочная, мы выросли вместе, и господин граф де Рьен приставил меня к дочери, когда нам по четыре года исполнилось. С тех пор я с ней. Госпожа вышла замуж – и я с ней пошла в новый дом, там и мне жених сыскался. Жили мы не сказать, чтобы долго, но ладно, три дочки у меня, замужем все. А потом госпожу оболгали и взяли в темницу – и меня тоже. И
