и политические повстанцы. Хотя, там всякой швали хватает. Есть и откровенные уголовники, даже маньяки. Они против царя и дворянства выступают. Хотя страдают, в основном, маленькие люди.
«Как обычно!» — подумал я, и сразу же этой мысли удивился. А «как обычно» — это как?
А еще меня царапнуло узнаванием слово «новусы». Я понятия не имел, что оно обозначает, но твердо знал — слышал его и раньше. Более того, эти самые новусы очень мне не нравились, потому что откуда-то из глубины подсознания поднялась волна ненависти. Очень интересно!
— Там, конечно, и простецы есть, но настоящие Козыри — одаренные. По силе очень разные, есть такие, с которыми не всякий аристократ справиться. А так — уроды, конечно! Из-за них комендантский час ввели. В центре еще ничего, там меры безопасности драконовские, Алинка, вон, даже умудряется по ночникам гонять, но чем дальше от центра, тем опаснее по ночам.
Уровень погружения в политику у девочки был крайне неглубокий, но мне для первого понимания хватило. Империя и повстанцы — действительно, как обычно.
И как всегда двое их. Не больше, но и не меньше.
Женский голос в голове произнес это с отчетливым оттенком иронии. Судя по всему, его обладательница кого-то сейчас процитировала. Похоже, она имела полный доступ ко всем моим органам чувств и мыслям. Ну, или по крайней мере, к поверхностным, которые я даже проговариваю, когда обдумываю. Я ухватился за ее слова и мысленно сформировал вопрос.
«Что это значит?»
Дома поговорим!
Чертовка! Троллит, а потом динамит! Кто она?
Твой самый лучший друг.
Ну, ладно. Примем пока, как версию. Так-то, скорее всего, не врет, появляется каждый раз, чтобы предостеречь меня или из под удара вывести. Да и пообщаться — тут она права — можно только дома. Поговорить под присмотром сестер и матери, вряд ли удастся. К тому же, Лида что-то мне увлеченно шептала в ухо, отвлекая.
— Вот здесь они и дрались — Форсайт и Ардор. Дом видишь? Ну, у которого пару верхних этажей срезало? Вот это — Форсайт. Он очешуително сильный стихийник, таких по всей империи пятеро. За границей тоже по пальцам можно пересчитать. А на другой стороне улицы разрушенный храм? Это туда Ардор Форсайта швырнул. Он, кстати, в маске всегда. Ну, типа, прячет лицо, чтобы его не узнали. Есть подозрение, что это Духанов-старший, но это неточно.
Так мне стали понятны причины очаговых разрушений Москвы, которые я наблюдал еще ночью. В смысле, объяснены причины, а понятнее не стало. Кто такие Форсайт и Ардор? Люди? Группировки? Нет, скорее все же люди — не скажешь же, что одна группа людей швырнула другую в храм через дорогу. Да и маска. Нет, это точно люди, вот только… Как это возможно, вообще? Любого бы размазало об эти толстые кирпичные стены, даже если у кого-то и хватило сил его в них запулить. Получается, это один человек собой целое здание снес?
«Вполне возможно. — сам себе ответил я. — Вспомни того полицейского, который выбрался из взорванной машины ничуть не пострадавшим, только дыма наглотался. Тут, похоже, тоже самое».
Дальше повествование младшенькой свернуло на пересказ сплетен об этом самом Ардоре — в интернете, оказывается, имелись форумы фанатов, собиравших на эту тему сведения и строивших версии о личности знаменитого, но скрывающего свое лицо новуса.
Из чего я окончательно убедился, что речь все же шла о людях. То есть, новусы — это люди. Но не обычные, а какие-то… по описанию, на полубогов похожие. И я их ненавидел. Почему-то. Что ж, врагов я умею выбирать, нечего сказать. Нет бы там вахтера какого-нибудь ненавидеть! Зачем! Есть же суперлюди, давай их!
Под мерный шепот девочки, я смотрел в окно и удивлялся Москве. Ночью город был таким безлюдным, словно бы оставленным людьми, сейчас же выглядел совершенно обычно. Только вот эти странные разрушения и бросались в глаза. А так — ничего вызывающего удивления. Ездили по дорогам машины, застревая в пробках, мы, кстати, тоже в одной минут десять простояли. Спешили по своим делам люди. На домах пестрели вывески, приглашающие людей за покупками или на чашку кофе.
Неожиданно, перед моими глазами словно бы возникла другая картинка. Я будто увидел, как поверх этой Москвы накладывается другая, из моей памяти. И понял, что знал эту улицу. И здание вот это, покрытое зеркальным стеклом, тоже знал. Даже ходил мимо него довольно часто, и проезжал на машине.
Дежавю? Воспоминания Дениса или мои, настоящие? Кто бы еще подсказал! Но в любом случае, я счел это добрым знаком. И в таком благодушном настроении доехал до дома.
Признаться, после всех этих новусов, аристократов, дворян и императоров, жилище рода Пичуга представлялось мне этаким особняком, причем, обязательно стоящим посреди старого парка. В действительности, машина высадила нас возле одного из трех подъездов многоквартирного дома явно старой постройки. Чувствовалось в нем, что это не новодел, и стенам здания минимум сотня лет. Пять этажей, основательность во всем, начиная от высоких потолков и больших окон, заканчивая благородной лепниной.
Но — многоквартирник. Это неожиданно.
За дверью подъезда оказалась просторная площадка, от которой можно было попасть к лифтам или пройти к лестнице. А еще там сидел в небольшой стеклянной будке бородатый дядька лет шестидесяти. Память, явно издеваясь, выдала слово «консьерж», но не стало пояснять, что оно значит.
Бородач поздоровался с нами со всеми, мать Дениса и девочки ответили ему приветливыми кивками, я же выдавил сдавленное «зрасте».
Квартира была на пятом, последнем этаже. Лифт, отделанный внутри деревом и медью, поскрипывая донес нас туда. На лестничной площадке имелось только две двери — налево и направо. Анна Алексеевна отперла дверь с номером 10, правую. Что ж, добро пожаловать домой… хм… Денис.
Уже внутри я пересмотрел свое отношение к жилищу «своей семьи». Пять больших комнат — четыре спальни и одна здоровенная гостиная. Кухня, на которой можно на самокате кататься — не знаю, кому бы это понадобилось, но, кажется, я прежний так выражался раньше. Просторные коридоры, а не зажатые проходы, которые я помнил. В общем, довольно неплохо.
Но более детальный осмотр выявил признаки некогда существующего в доме достатка, который к настоящему времени уходил. Об этом свидетельствовали немного оббитые ножки у стульев на кухне, не выгоревшие места на обоях в гостиной, где раньше явно висели картины, отсутствующая мебель из дорогих даже на вид гарнитуров.
Уж не знаю, с чего это я, лишенный памяти, вдруг заделался таким наблюдательным, но вот так. Или это настолько бросалось в глаза — что семья переживала не лучшие времена. И чтобы поддерживать прежний уровень
