Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
– Слышишь? – шепчет Ольмос.
Панисо кивает. Голос – слабый и страдальческий – звучит шагах в десяти-двенадцати, слова перемежаются стонами. «Мама… – слышится время от времени. – Мама… О господи боже… Господи… Мама…»
– Раненый фашист наверняка, – говорит Ольмос.
Панисо проводит ладонью по лицу:
– Как догадался, что это фашист?
– Да ну, не знаю… Зовет Господа и маму.
– А кого ему, по-твоему, звать? Пассионарию?[7]
Мгновение они стоят молча и неподвижно. Прислушиваются.
– Надо подойти да глянуть, – говорит Ольмос.
– Зачем?
– Убедиться, что это фашист.
– Ну убедишься. Дальше что?
– Да ничего. Добьем и дальше пойдем. И может, у него фляга есть.
– А может, и граната.
Ольмос задумывается, меж тем как вокруг него стоят в ожидании четыре темные фигуры.
– Ну так что решим? – говорит кто-то.
– Я фашистов убиваю в бою, – отвечает Панисо. – А на то, чтоб раненых добивать, имеется эта мразь из второго эшелона. Ополченцы, которые сражаются за Республику в борделях и в кафе.
– Ладно-ладно, можешь не продолжать, – говорит Ольмос. – Сообщение принято.
Панисо медленно выпрямляется:
– Пошли дальше. Поищем этот городок, будь он неладен.
Шестеро продолжают путь, удаляясь от того места, где все слабее слышится, а потом и вовсе замирает голос. Панисо идет впереди, держа наготове автомат и вглядываясь во тьму.
– Самое гнусное на такой войне, – говорит у него за спиной Ольмос, – что враг зовет мать на родном тебе языке… Отбивает всякую охоту драться.
В 04:37, часа за два до рассвета и накануне своего двадцатилетия, Сантьяго Пардейро Тохо получает приказ направить подразделение, которым командует, – 3-ю роту XIX батальона Легиона – к Кастельетсу и занять оборону вдоль шоссе, пересекающего городок. Стараясь унять дрожь, он велит своему ординарцу – бывшему сеговийскому футболисту по имени Санчидриан – положить в ранец «Полевой устав пехоты», плитку шоколада «Каноник» и бутылку коньяка «Три лозы».
– Турута!
– Я, господин младший лейтенант.
– Сигнал к построению. Мы выходим.
– Уже?
– Да, черт возьми.
Покуда горнист трубит сбор, солдаты разбирают палатки, гасят костры, строятся в шеренги. Пулеметчики взваливают на плечи свое оружие и ящики с патронами. Никакой суеты и сутолоки – это бойцы ударной части, всегда готовые ко всяким неожиданностям.
Пардейро поднимает воротник кожаной тужурки – трофей, доставшийся от красного комиссара на мосту через Балагер, – где слева на груди пришита черная плашка с шестиконечной звездочкой, обозначающей его звание. Холодно. Вокруг, в темноте, под черным, густо усыпанным звездами небом звучат резкие команды.
До сих пор 3-я рота численностью 149 легионеров стояла в резерве в оливковой роще у безлюдного местечка под названием Апаресида. Выполняя приказ и понятия не имея о том, каково общее положение дел, младший лейтенант, встревоженный отдаленным шумом боя, поднимает свою роту «в ружье» и ведет ее к Кастельетсу, до которого не более километра. Но по дороге их догоняет связной майора Индурайна, отвечающего за оборону городка: майор просит перебросить подкрепления к восточной высоте, ее сейчас атакуют красные.
– Большими силами?
– По всему судя, большими, господин младший лейтенант, – говорит связной. – Регуларес и остатки Монтеррейского батальона, прибежавшие туда, еле держатся. Дела там, кажется, хреновые.
– Ладно… Передай майору – пошлю туда людей, хоть у самого мало.
Пардейро, стараясь не слишком ослаблять свою роту, выделяет один взвод и под командой сержанта посылает его направо – к восточному склону. А с остальными ста двадцатью девятью идет дальше.
– Владимир!
– Я!
Из темноты выдвигается и останавливается перед ним сержант Владимир Корчагин – шестнадцать лет службы в Легионе, три креста «За военные заслуги» и медаль, четыре нашивки за ранения на рукаве.
– Пошли-ка несколько человек на разведку… Пусть посмотрят, что там впереди. Не хотелось бы в темноте нарваться на красных.
– Слушаюсь. Мне – с ними?
– Нет. Ты останешься, держись в пределах голосовой связи. Капрала с ними отправь, какого-нибудь толкового.
– Лонжина?
– Годится. Скажи ему, чтобы держался Полярной звезды, ее хорошо видно меж оливковыми деревьями. Она должна быть постоянно на одиннадцать часов.
– Слушаюсь.
Минуту спустя пять темных фигур бесшумно проскальзывают мимо и уходят вперед. Вслед за ними, во главе своей роты идет и Сантьяго Пардейро, погруженный в расчеты, предположения и предчувствия. Младший лейтенант не знает, что именно происходит и что он обнаружит, войдя в городок. Как бы то ни было, он отвечает теперь за все, и ответственность эта велика – еще год назад учился на судостроительном факультете в Ферроле, а теперь командует целой ротой, поскольку все остальные офицеры выбыли из строя: капитан ранен, оба лейтенанта убиты в бою на реке Синке. А весь его XIX батальон – еще три роты и штаб – стоит лагерем вдоль шоссе – его отвели на отдых и переформирование: после огромных потерь конца мая надо пополнить убыль в людях. Этот сектор считается тылом – там спокойно.
Слышен пронзительный свист. Это явный сигнал. Пардейро приказывает своим остановиться, делает несколько шагов вперед. И видит пять бесформенных теней – каждая падает из-за ствола оливы, каждая продолжена длинной и еще более черной тенью винтовки.
– В чем дело?
– Городок, – отвечает легионер.
Молодой офицер подходит ближе, осторожно оглядывает местность: в нескольких шагах темнеют дома – в Кастельетсе их около трехсот, сложенных из камня и кирпича и крытых черепицей. Справа вдалеке возносится темная громада восточного склона, мерцающая бесчисленными огоньками выстрелов. Взвод подкрепления, наверно, уже там.
Полминуты Пардейро рассматривает высоту в свой цейссовский бинокль, но не видит ничего особенного – продолжается бой. Потом переводит взгляд на западный склон, где вроде бы все тихо: никакой активности не наблюдается. Шум боя доносится откуда-то издали. Наверно, с кладбища. А это значит, что красные еще не овладели городком, если предположить, что имелось у них такое намерение.
– Капрал!
– Слусаю, господин младсий лейтенант.
Сильный андалузский акцент. Капрал Лонжин родом из Малаги и настоящее его имя – Руйперес, но до того, как судья предложил ему выбрать между Легионом и тюрьмой в Пуэрто-де-Санта-Мария, он был вором-карманником и предпочитал эту марку часов, чем и заслужил себе такое прозвище. В свое время он успел немного пофлиртовать и с Федерацией анархистов. Но вот уже два года несет беспорочную службу. Расстегнутая до пупа форменная рубашка открывает татуированную грудь, густые бакенбарды доходят до углов рта. Классический легионер. Хлеб и знамя даже отпетого жулика могут превратить в нечто приличное[8]. Иногда.
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
