Мне частенько доводилось анализировать телепатические сновидения, в том числе те, где телепатическое значение не подразумевалось в момент начала анализа. Анализ позволил изучить субъективный материал, как обычно и бывает при анализе сновидений, а в итоге сны обрели значение, так или иначе связанное с текущей жизненной ситуацией сновидца. Но не удалось выявить никаких признаков телепатического сновидения. До сих пор я не открыл ни одного сновидения, в котором телепатическое содержание четко вскрывалось бы в ассоциативном материале, полученном в ходе анализа (то есть из латентного содержания сновидения). Оно всегда обнаруживается в явном содержании сна.
Как правило, в литературе о телепатических сновидениях упоминаются только те сны, где какое-то чрезвычайно аффективное событие было предвосхищено «телепатически» во времени или в пространстве, то есть когда важность происшествия в общечеловеческом смысле (к примеру, смерть) объясняла его предугадывание или узнавание с расстояния – во всяком случае, как-либо о нем предупреждалось. Телепатические сновидения, которые я изучал, в большинстве случаев принадлежали к этому типу. Впрочем, лишь немногие из них отличались тем, что их явное содержание включало некое телепатическое предвидение чего-то совершенно несущественного, скажем, лица незнакомого и совершенно обычного человека, расстановки мебели в каком-то совершенно невзрачном помещении или получения маловажного письма и т. д. Разумеется, употребляя слово «несущественный», я хочу сказать всего-навсего, что ни посредством обычных расспросов, ни благодаря анализу мне не удалось отыскать содержание, значимость которого могла бы «обосновать» телепатическое предвидение. В подобных случаях (еще сильнее, чем в упомянутых ранее) очень хочется возложить ответственность на «случайность». К сожалению, гипотеза случайности представляется мне asylum ignorantiae [12]. Да, никто не станет отрицать, что случаются самые причудливые совпадения, но если полагаться на их вероятное повторение, это будет означать, что случай как таковой здесь исключается. Конечно, я не позволю себе заявить, будто за этими событиями стоит некий «сверхъестественный» закон, но все же есть что-то, чего не в состоянии объяснить наше нынешнее знание. Потому даже сомнительные телепатические элементы реальны по своей природе и словно смеются над всевозможными подсчетами вероятности. Я не отважусь предлагать теоретическое описание в этом контексте, однако замечу, что считаю правильным признавать реальность телепатических явлений и настаивать на ней. Такая точка зрения обогащает анализ сновидений [13].
В противоположность известному заявлению Фрейда, будто сновидения являются, по сути, исполнением желаний, я сам, наряду с моим другом и соратником Альфонсом Мэдером, утверждаю, что сон есть спонтанное символическое самоизображение актуальной ситуации в бессознательном. Тут наше мнение совпадает с выводами Зильберера [14]. Это тем более отрадно, что мы пришли к сходным выводам независимо друг от друга.
Данное мнение противоречит формуле Фрейда только постольку, поскольку в нем нет какого-либо определенного высказывания о значении сновидений. Наша формула просто говорит, что сновидение есть символическое представление бессознательного содержания. Она оставляет открытым вопрос о том, всегда ли это содержание подразумевает исполнение желания. Дальнейшие исследования, на которые ссылается Мэдер, показали, что сексуальный язык сновидений не обязательно истолковывать буквально [15]; это, вообще-то, архаический язык, который естественным образом использует все аналогии «под рукой», и при этом они нисколько не должны непременно отображать фактическое сексуальное поведение. Следовательно, будет неправильно понимать сексуальный язык сновидений буквально при всех обстоятельствах, а прочие элементы сна объяснять символически. Но стоит начать толковать сексуальные метафоры как символы чего-то неведомого, как наше представление о сущности сновидения моментально углубляется. Мэдер продемонстрировал это на практическом примере, заимствованном у Фрейда [16]. До тех пор пока сексуальный язык сновидений воспринимается буквально, нам доступно только непосредственное, внешнее и конкретное решение, иначе ничего не поделать: неизбежно проявляешь оппортунизм, поддавшись то ли врожденному малодушию, то ли лености. Нет никакой внятной концепции, значит, нет и решения проблемы. Зато оно сразу появляется, едва мы отказываемся от запутывающей конкретизации, то есть когда пациент перестает буквально понимать бессознательный сексуальный язык сновидений и истолковывать образы из сна как реальные фигуры.
Мы склонны признавать, что мир таков, каким мы его видим, и точно так же мы наивно полагаем, что люди таковы, какими они перед нами предстают. Увы, в последнем случае нет никакого физического эксперимента, который позволил бы четко различать мнимость и реальность. Пусть вероятность грубого обмана здесь во много раз выше, чем при чувственном восприятии мироздания, мы продолжаем наивно проецировать нашу собственную психологию на других человеческих существ. Тем самым каждый из нас создает для себя череду более или менее воображаемых отношений, которые основываются преимущественно на таких проекциях. Среди невротиков встречаются те, чьи фантастические проекции оказываются единственными средствами налаживания человеческих отношений. Тот, кого я воспринимаю главным образом через мою проекцию, есть имаго, или же носитель имаго или символов. Все содержание нашего бессознательного неизменно проецируется на наше окружение, и только через опознание определенных признаков объекта как проекций или имаго возможно отличить их от фактических свойств этого объекта. Но если мы не осознаем, что признак объекта есть проекция, то нам не остается ничего другого, кроме как пребывать в наивном убеждении, будто это свойство действительно присуще объекту. Все наши человеческие отношения изобилуют подобными проекциями; всякий, кто уверен, что в его личном опыте нет ничего подобного, должен присмотреться к газетным статьям военного времени. Cum grano salis [17] мы всегда приписываем собственные ошибки противнику. Превосходные тому примеры можно отыскать в выяснении отношений между индивидуумами. Если только нам не свойственно развитое до высокой степени самосознанием, мы никогда не сможем прозревать сквозь наши проекции и потому вечно будем им поддаваться – ведь наш разум в своем природном состоянии предполагает существование таких проекций. Для бессознательных элементов естественно и необходимо проецироваться. В сравнительно первобытном человеке возникает тем самым своеобразное отношение к объекту, которое Леви-Брюль удачно назвал «мистической сопричастностью» [18]. А любой нормальный современный человек, не слишком склонный к рефлексии, принуждается средой существовать в целой системе проекций. Пока все идет хорошо, он не обращает внимания на принудительный, то есть «магический» или «мистический», характер таких отношений. Но если возникает параноидальное расстройство, то эти бессознательные отношения превращаются в множество принудительных пут, как правило, возникающих из того же бессознательного материала, который формирует содержание проекций в нормальном состоянии. До тех пор пока либидо может использовать эти проекции в качестве приемлемых и полезных «связок» с миром вокруг, они существенно облегчают жизни. Когда же либидо стремится выйти в иную плоскость бытия и ради этого принимается двигаться вспять по прежним мосткам проекций, тогда эти проекции превращаются в непреодолимые преграды, действенно препятствуют любым попыткам отстраниться от объекта. Тогда нам открывается типичная ситуация: человек старается изо всех сил
