Каменноугольный лес
Здесь они остановились и отдохнули немного, после чего опять двинулись в путь и через некоторое время очутились среди мощных пластов каменноугольной системы.
VII
НА ГЛУБИНЕ 1400 МЕТРОВ
— Знаете, лорд, я бы «врата» эти назвал бы не адскими — о нет! я бы назвал их «раем геолога», — с восторгом сказал профессор. — Земля, так ревниво оберегающая свои богатства, сама вдруг раскрыла нам радушно двери и приглашает нас любоваться ее чудесами. Мне это напоминает прогулку по подземному сказочному царству.
— А мне, — заметил Станислав, — прогулку по босняцкой дороге в сумерки, когда не видать уже ям, где можно свернуть шею.
— Мы приближаемся к границе каменноугольной системы, от девона нас отделяет один только шаг.
— Этого я не знаю, — важно заметил Станислав, — но зато я чувствую запах нефти или столько же неприятный запах горной смолы.
— Запах объясняется близостью верхних пластов девонской системы, в пустотах и трещинах которых здесь, как и во многих других местах, имеются, очевидно, скопления жидких углеводородов. В некоторых местностях, как, например, на Кавказе и в Пенсильвании, в Америке, углеводороды эти пробиваются нефтяными ключами на поверхность земли.
— Вы говорите, профессор, что мы в девоне? — спросил лорд.
— Нет еще, но мы скоро будем там, — ответил геолог.
— Нельзя ли будет нам, профессор, сделать там маленький привал?
— Конечно, если вам этого хочется…
Они продолжали углубляться в какую-то узкую трубу и наконец достигли небольшой площадки, на которой и остановились. Здесь англичанин с изысканной любезностью поклонился профессору.
— Не чаял я, что буду иметь счастье так скоро приветствовать вас в моем отечестве, в родном гнезде, — сказал он, улыбаясь.
Профессор тревожно посмотрел на него.
— О чем вы говорите, лорд? Как это в вашем гнезде?
— Пуцкинстон, мое родное гнездо, лежит именно в Девонширском графстве, давшем, сколько я знаю, имя девонскому периоду.
— А я думал, что вы бредите, — заметил профессор.
— Это легко может случиться! Здесь жарко, как в бане!
— Да, не холодно, — сказал геолог.
— Я боюсь, как бы мы не задохнулись или, чего доброго, не сгорели по собственной неосторожности.
— О, этого бояться нечего, — прервал лорда палеонтолог. — Здесь нефти очень мало и она безвредна. Но я чувствую себя здесь, как в таинственных катакомбах. Нас окружают останки давно вымершего мира. Когда дюйм за дюймом образовывались эти толстые пласты, не было еще четвероногих животных, не было и пернатых, и царями нашей планеты были рыбы, эти…
— Рыбы — царями? Но это невозможно! — внезапно прервал его лорд Пуцкинс.
— А между тем, оно было именно так!
— Какой же тогда жалкий должен был быть свет!
— Да, несомненно… но только с нашей, нынешней точки зрения. Нельзя же, однако, ко всему прикладывать свою собственную мерку. Я уверен, что если бы девонские обитатели морских глубин умели мыслить и оценивать как мы свое положение, то ни одна рассудительная рыба не придумала бы для себя лучших условий жизни, чем пребывание в море. Она только пожелала бы, чтобы в этом прекрасном море погибли все ее враги и чтобы всегда было вдоволь пищи. Лишь какая-нибудь «недозревшая» рыба предалась бы глупым мечтаниям о другой стихии, более легкой, чем вода — о воздухе, например. Умей рыбы рассуждать, они в то время считали бы океан своей неотъемлемой собственностью и даже думали бы, что он создан для них. И они были бы последовательны, рассуждая таким образом. В самом деле, дожди падали для того лишь, чтобы растворить в воде воздух, необходимый им для жизни; даже солнце лишь для них одних освещало мрачные глубины…
Девонские рыбы: 1 — коккостеус; 2 —птерихтис;3—цефаляспис
— Да, доктор Мухоловкин был прав, называя вас поэтом, — произнес с усмешкой лорд Пуцкинс.
Профессор хотел ответить, но раздался вдруг глухой треск, какое-то шипение и испуганные крики Станислава.
— Что там такое? — встревожился лорд. — Верно, какое-нибудь несчастье!
— Ах, несчастье! несчастье! — отчаянно кричал Станислав, подбегая с каким-то шипящим предметом, который он бережно нес обеими руками.
— Что случилось? Говори же, наконец! — нетерпеливо крикнул профессор.
— Вино льется! — ответил Станислав и показал бутылку, из которой широкой струей вытекала шипучая жидкость.
— Ты разбил ее, чурбан! Давай скорей, спасем хоть сколько-нибудь…
— Она сама лопнула! — оправдывался Станислав. — Мы ничего не сохраним при этой адской жаре…
Не успел он выговорить эти слова, как с сильным треском лопнула и другая бутылка.
— Давай ее скорее! — крикнул англичанин и с никогда не покидавшим его спокойствием достал из своего сака небольшой дорожный стакан. Вино подкрепило и оживило путешественников, и они вновь пошли дальше. Каждый из них проявлял чудеса храбрости. Они побеждали препятствия с неустрашимостью альпийских туристов и приостановились, лишь когда очутились опять над глубокой пропастью. Для того, чтобы добраться до дна ее, нужно было размотать веревки и найти надежную точку для их прикрепления. В то время как палеонтолог распоряжался работой, лорд курил сигару и насвистывал отрывок из какой-то оперы. Наконец он швырнул недокуренную сигару и начал украдкой отдуваться.
— Сколько здесь градусов тепла? — спросил он минуту спустя.
— 40, — ответил профессор, — то есть 1150 метров под землей. Вы не поверите, лорд, как это меня радует, — не тепло, конечно, а глубина, до которой мы дошли. Я чувствую, что мы доберемся до такой глубины, где не только ни один человек не был, но куда не проникал даже ни один прибор[10].
— Подумаешь, что 1150 метров так много, — заметил лорд. — Вот если бы мы добрались, профессор, до середины Земли, тогда было бы чем похвастать, а ваши 1150 метров в сравнении с размерами земного шара то же, что укус комара в поверхность большой дыни.
— Это правда! Но тем не менее, я все же буду счастлив, если мне удастся спуститься хотя бы еще сотни на две
