которая что-то уже сотворила с мозгами Васюты. И то, что он ответил, казалось бы, подтвердило это опасение:
– Там… Там Медок! Он сюда бежит.
– Да что ты… – начал было Ломон, но тут вдруг услышал радостный собачий лай, который ни за что не смог бы перепутать с чьим-то другим. Во всяком случае, не перепутал бы Капон, но сейчас сталкеру было не до того, чтобы разбираться, кому именно принадлежат эти мысли.
Он выбежал перед вездеходом и сразу увидел саженях в тридцати впереди несущегося к нему по разбитому асфальту четвероногого друга. Не медля ни секунды, сам он тоже ринулся навстречу псу.
Когда они поравнялись друг с другом, Медок вскинул передние лапы, забросил их на плечи Ломону и принялся облизывать ему лицо, поскуливая от счастья. Двуединый сталкер и сам едва не заскулил – настолько ему, особенно ипостаси Капона, стало легко на душе.
– Ты как?.. Ты откуда тут?.. – забормотал он, гладя большую лохматую голову пса, когда оба чуть успокоились. – Ты ведь не мог из Канталахти… Постой, они тебя что, высадили?
Медок дважды гавкнул. А ведь когда после встречи с «черными учителями» пес обрел разум, сталкеры договорились, что тот при «разговоре» с ними станет лаять: один раз будет значить «да», два – «нет», три – «не знаю». Ну а когда начнет скулить – на помощь придет Лом, который, взяв лапу в ладонь, мог прочесть мысли пса – точнее, их словесную интерпретацию, как если бы Медок говорил это сам.
Но сейчас «гав-гав» означало «нет», что озадачило Ломона.
– Как это нет? – заморгал он. – Ты ведь с ними улетел на дирижабле!
– Гав!
– А сейчас ты здесь. Но ведь до Канталахти еще далеко, ты бы не успел прибежать. Веришь?
Медок трижды пролаял, что означало «не знаю».
– Ерунда какая-то… – помотал головой двуединый. – Ладно, дай лапу.
И вот тут ему стало не по себе. Он вспомнил, что перестал отчетливо улавливать ментальную энергию, так что кто знает, сможет ли он теперь понимать Медка? Но не попробовав – не узнаешь. И Ломон внезапно задрожавшей ладонью сжал мохнатую лапу друга.
Опасения были не напрасными – он не «услышал», что «сказал» ему пес. Возникло лишь перед мысленным взором беспорядочное мельтешение, от которого к горлу подкатил тошнотворный комок.
– Стоп! – выкрикнул двуединый и, разжав пальцы, выпустил собачью лапу. – Дай мне минутку…
Переждав, пока в голове слегка прояснится, он собрался попробовать снова начать «разговор», но услышал из-за спины взволнованный голос Олюшки:
– Это же ваша собака! Откуда она здесь? Ты же говорил, что она улетела на дирижабле! И ты что, с ней разговариваешь?
Ломон, увлекшись «беседой» с Медком, даже не заметил, как к ним подошли все трое: и Олюшка, и Подуха с Васютой. Сейчас нужно было быстро решить, что делать: продолжать скрывать разумность Медка или все-таки в этом сознаться, ведь теперь утаивать этот факт будет не только сложно, но и неэффективно, ведь от пса следовало многое узнать. И он решил сказать правду. Ведь если до этого он опасался, что осица ему не поверит, то теперь доказательство – вот оно, сидит рядом и смотрит на них умными глазами цвета гречишного меда.
– Да, это наш пес Медок, – уверенно произнес двуединый. – Откуда он здесь взялся, я пока не выяснил. Но надеюсь это сделать. Потому что я и в самом деле разговаривал с ним. Ведь наш Медок… В общем, он стал разумным после встречи в лицее с «черными учителями».
– С кем?.. – вытаращила глаза Олюшка. Странно, что она удивилась именно этому, а не самому факту разумности пса.
– На нас напали черные лоснящиеся существа размером с человека, но двигающиеся очень быстро. Поскольку они вырвались из преподавательской, мы и прозвали их «черными учителями». Хоть и с трудом, но нам удалось с ними справиться, вот только один из них, подыхая, придавил собой Медка. И когда мы его освободили, он стал разумным.
– Мы называем их «мазутиками», – сказала осица. – Гадость та еще.
– То есть ты мне веришь? – уточнил Ломон. – Я имею в виду разумность нашего пса.
– Ну, так ты же не совсем идиот, чтобы соврать в том, что прямо сейчас и можно проверить, – кивнула на Медка Олюшка. – Он может по-человечески разговаривать?
– По-человечески нет, но мы придумали систему из нескольких гавканий… – И двуединый объяснил осице, как именно может отвечать на вопросы Медок. А потом добавил: – Если же ему самому нужно было что-то нам сообщить, я… то есть не этот я, а конкретно Лом брал его лапу, и устанавливался мысленный контакт. Но сейчас я попробовал – получается ерунда. Видимо, сознание Капона блокирует способности Лома. Не полностью, но…
– Он правду говорит? – не дослушав сталкера, спросила у Медка осица.
– Гав, – подтвердил разумный пес.
И между ним и Олюшкой, если заменить для удобства гавканье человеческим словами, состоялся следующий «разговор»:
– И раньше ты был обычной собакой?
– Да.
– То есть соображать, как мы, не мог?
– Нет.
– А после встречи с «мазутиками»… ну, с «учителями» этими, научился?
– Да.
– Сколько будет семью восемь?
– Не знаю.
– Ты еще попроси его доказать теорему Пифагора! – вмешался Ломон. – Он всего лишь стал разумным, математике его «черные учителя» научить не успели. Как и прочим предметам тоже.
– Я не с тобой разговариваю, а с собакой! – сердито глянула на него осица и продолжила общение с Медком: – Значит, писать ты тоже не умеешь?
– Нет.
– Плохо. Сейчас бы нацарапал на земле нужные ответы… Ну да ладно, давай хоть так. Ты на самом деле полетел в Канталахти на дирижабле?
– Да.
– И вы туда долетели?
– Нет.
– Тогда где теперь дирижабль?
Медок заскулил, не имея возможности ответить на такой неконкретный вопрос, но потом, вскочив на ноги, выбежал за край дороги и залаял, вытянув морду к лесу.
– Он что, упал?! – выкрикнули, похоже, все четыре человека сразу.
– Да.
– Далеко? – перехватил инициативу «беседы» Ломон.
– Да… Нет… Да… Нет… – начал лаять, неуверенно мотая головой, Медок.
– Сам же сказал, что он математике не обучен, – фыркнула Олюшка. – Он же тебе в верстах расстояние не назовет, а что ты подразумеваешь под «далеко», откуда он знает!
– Провести нас туда сможешь? – признавая правоту осицы, переиначил вопрос двуединый.
– Да.
– А сами-то канталахтинцы где? – задал вопрос и Подуха. Но быстро сообразив, что на такой вопрос ответа не получит, тут же поправился: – Они живы?
– Не знаю… Нет… Не знаю.
– Но тебе все же больше как показалось: живы?
– Нет, – дважды пролаял Медок.
– Нам в любом случае нужно идти туда, – сказал Ломон. – Тем более если летуны все-таки живы, но,
