другого, прогресс существует только в глазах смотрящего. Одна из вещей, которую история никогда не умела делать хорошо, - это видеть вещи с чужих точек зрения. В последние десятилетия мы стали делать это гораздо лучше, и уроки, которые мы извлекли, оказались отрезвляющими.
Поставить под сомнение возможность прогресса - не значит поставить под сомнение факт изменений. В живых системах изменения - обычное явление, которое легко объяснить; то, что трудно объяснить, - это стазис. Более того, многие тенденции в прошлом человечества имеют видимость направленности, в том числе и потому, что многие виды изменений связаны с выбором пути, с которого нет возврата. Например, существует значительная разница между миром людей в плейстоцене и миром людей в наши дни. Но изменения - это не прогресс. Прогресс - это моральная претензия, утверждающая, что сегодняшний мир лучше, чем мир прошлого. Точно так же, как ни один палеонтолог не станет утверждать, что современные существа лучше динозавров, все меньше и меньше историков склонны говорить, что современный мир в моральном отношении лучше, чем прошлый.
Вера в моральный прогресс, по сути, является исключением в западной историографии, поскольку западные историки, писавшие до XIX в., редко допускали, что с течением времени происходил какой-либо моральный прогресс. Лишь во второй половине XIX века концепция прогресса была серьезно включена в исторические повествования. Таким образом, историческая наука отступала от идеи прогресса примерно столько же времени, сколько она ее поддерживала. Но когда история начала избавляться от представления о прогрессе и отказываться от курса западной цивилизации, через который она когда-то опосредовалась, это создало серьезный интерпретационный вакуум для людей, чья нравственная космология опирается на веру в прогресс. Если вы верите в ценности западной цивилизации, то вам, наверное, было неприятно обнаружить, что историки больше не хотят ее пропагандировать. Кто же будет вашим защитником? Кто будет отстаивать веру в прогресс, когда историки от нее отказались?
В 2011 г. Стивен Пинкер взял на себя эту мантию, опубликовав книгу "Лучшие ангелы нашей природы", а затем развил эти аргументы в книге "Просвещение сейчас: The Case for Reason, Science, Humanism, and Progress. Обе книги предлагают энергичную защиту западной цивилизации и делают это с помощью истории. Я открываю двери для всех, кто верит, что изучение прошлого может внести ясность. Как и большинство моих коллег по профессии, я не считаю, что история должна принадлежать только историкам. Как показывают главы этого тома, некоторые историки с ожесточением отвергают попытки Пинкера внести свой вклад в историю, но это не потому, что историки негостеприимны. Проблема заключается в том, что Пинкер равнодушен к основным принципам академического гостеприимства, подобно гостю, который заносит в дом грязь, ставит ноги на стол и проливает пепел на ковер. Эти нарушения гостеприимства кажутся своеобразными, учитывая веру Пинкера в цивилизующую функцию манер. Многие из его последних работ имеют столь же парадоксальное свойство. Вместо тщательного и аргументированного анализа он использует набор эвристических приемов, т.е. образов и мотивов, призванных вызывать висцеральную реакцию. Он так страстно отстаивает интересы разума, что сам не замечает, как относится к своим оппонентам с жестокостью и презрением, которые, по его собственному утверждению, присущи варварскому человеческому прошлому.
Вдохновленный дихотомией, которая лежит в основе "Лучших ангелов", я разделю эти замечания на два раздела, в первом из которых рассмотрю некоторые из замечательных качеств книги. Как и Пинкер, я считаю, что система "мозг-тело" является действующим лицом в процессе создания истории, и давно являюсь поклонником и пользователем сайта некоторых из предыдущих исследований Пинкера. Там, где Пинкер опирается на свой собственный опыт в области когнитивных наук, в книге есть много положительного. Но для "Лучших ангелов" также характерны некоторые внутренние демоны. Они возникают тогда, когда страсть автора к своему предмету преобладает над его способностью проявлять должное усердие в исследовании и понимании человеческого прошлого.
Лучшие ангелы Better Angels
Во второй половине XIX века, после революции во времени, сопровождавшей публикацию в 1859 году книги Чарльза Дарвина "О происхождении видов", в мировой хронологии провалилось дно, и европейские историки оказались на краю огромной бездны времени. Европейская космология XIX века была хрупкой штукой, так крепко державшейся за временные рамки в 6000 лет, отведенные интерпретацией Книги Бытия, что открытие глубинного времени должно было разбить эту космологию на тысячу осколков. То, что этого не произошло, - одно из самых примечательных событий в истории западной историографии. В период между 1850 и 1950 годами от короткой хронологии неглубокой истории не отказались. Напротив, она была переведена в светский ключ, а истоки человеческой истории перенесены из библейского Эдемского сада в древнюю Месопотамию. Эта хитрость позволила евроамериканским историкам избежать трудной задачи освоения глубинного изложения истории человечества.
Этот сдвиг никогда не был более чем временным решением. Произвольно разделив весь период человеческой истории на две некоммуникабельные фазы - биологическую и историческую, западным историкам удалось на некоторое время сохранить хронологию в 6000 лет. Однако это было сделано ценой потери из виду всего остального человеческого времени. В последние годы неадекватность хронологических рамок, исключающих человеческий плейстоцен, становится все более очевидной. Истории, которые мы рассказываем о ряде тем, включая гендер, социальную иерархию, бедность, материальную культуру и окружающую среду, коренное население, доверие, религию и многие другие, не могут быть адекватно изложены без обращения к глубокому человеческому прошлому.
В последние годы некоторые историки начали предлагать новые способы связать глубокое прошлое человечества с настоящим, и их работы присоединились к настоящему потоку книг, написанных неисториками. В лучшем случае "Лучшие ангелы" вносят оригинальный вклад в эту литературу, используя историю насилия в качестве организующей нити. В повествовательной дуге "Лучших ангелов" доминирует троп упадка, в данном случае упадка насилия, и, как и все повествовательные дуги, эта основана на количественных утверждениях. Это подводит нас к одной из самых интересных методологических проблем, связанных с написанием глубокой истории человечества, а именно к тому факту, что используемые нами свидетельства неизбежно меняются на протяжении длительного периода существования человечества, переходя от палеонтологии и эволюционной биологии человека к археологии и истории. Как соотнести выводы, сделанные на основе данных, полученных в независимых направлениях исследований?
Пинкер решает эту задачу, предлагая единственный косвенный показатель насилия, а именно уровень убийств или насильственной смерти, а затем пытаясь собрать все доступные данные, независимо от области и методологии, чтобы измерить изменения во времени. Ученые используют "прокси" в тех случаях, когда то, что они хотят измерить, не поддается прямому измерению. Например, мы не можем измерить фактическую температуру в предыдущие эпохи истории Земли, но мы можем
