Я выхожу, плотно закрывая за собой дверь и позволяя Еве остаться наедине с собой. Нахожу кухню — здесь сложно заблудиться, — выдвигаю из-под стола колченогий стул и опускаюсь на него.
Осматриваюсь: квартира выглядит небогато, я бы даже сказал, совсем бедно. Мебель, по ощущениям ровесница Евы, старый, кое-как залатанный ремонт, нудно капающий кран. Но, не считая горы грязной посуды в раковине, оставленной, видимо, той самой теткой, в доме удивительно чисто.
Только запах, тяжелый запах, в котором намешаны бедность, тяжелая болезнь, отчаяние. Я не могу его квалифицировать, но дышать им невмоготу, поэтому я поднимаюсь, открываю окно, впуская в кухню ночной свежий воздух. Мелкая морось оседает на подоконнике, я смахиваю ее ладонью и пересаживаюсь.
Хочется курить, но я бросаю уже в третий раз, и планирую продержаться как можно дольше. Поэтому просто выбиваю из упаковки сигарету и кручу ее в пальцах, ощущая, как от тепла начинает усиливаться запах табака.
Теперь можно подумать.
А подумать есть над чем.
Во-первых, и в самых главных, я не исключаю, что Ева беременна от меня. Я точно помню, что наш секс был безопасным, но никогда нельзя быть уверенным в контрацепции на сто процентов. Знаю, что есть какие-то анализы, по которым можно установить отцовство…
Черт.
Даже представлять пока не хочется, что этот ребенок действительно мой. Естественно, я не брошу, но…
Твою мать. Не знаю даже, что хуже, думать, что Ева обманщица и пытается вырваться из нищеты и развести меня на бабки, или что она действительно беременна от меня. Где ты была все это время? Почему появилась именно сейчас, когда уже живот большой и ничего не скрыть? Чтобы я не отправил тебя на аборт?
Сжимаю сигарету в кулаке так сильно, что она ломается, а так рассыпается в руках. Поднимаюсь к мусорному ведру, стряхиваю рассыпавший табак, а потом замечаю край книжки на уголке кухонного шкафа.
«Материнский паспорт».
Я беру ее, не думая даже о том, что это чужая вещь. Перелистываю, разглядывая исписанные нечитаемым врачебным почерком строки. С одной из страниц выпадает черно-белый снимок, на котором я в первый момент не могу ничего разобрать — какие-то круги, точки, что за фигня?
А потом, вглядываясь как следует, до меня доходит. Это снимок ребенка, прямо из живота. Вот позвоночник, голова с выпуклым лбом и маленьким носом, возле лица — кажется, рука, я до конца не уверен.
Дата свежая, вчерашняя.
Какое-то странное, теплое чувство рождается в желудке, я сжимаю снимок, глядя на этот профиль, и занимаюсь самым странным делом, которое только мог придумать — пытаюсь найти в нем свои черты.
— Егор, — Ева, переодетая во все сухое, смотрит на меня своими большими глазами. Влажные волосы собраны в тугую косу, на ней свободный сарафан и кофта, большая, вязаная, за которой она прячет безуспешно свой живот.
Мне так много хочется спросить у нее, но вопросы застывают на кончике языка, так и не срываясь.
Она подходит ближе и протягивает руку, чтобы забрать у меня материнский паспорт.
Мы касаемся кончиками пальцев друг друга, и ток, что пробегает между нами, заряжает все пространство вокруг.
Меня точно бьют под дых, дыхание сбивается, становится жарко невыносимо, хочется оттянуть ворот рубашки.
— Это мое, — хрипло говорит она, и только после этого я разжимаю, наконец, свои пальцы. Книжка выскальзывает из моих рук, Ева отступает, а потом прячет аккуратно снимок, вкладывая его между страниц.
Я все-таки расстегиваю верхнюю пуговицу, рывком, и она падает куда-то мне под ноги. Пофиг.
— Как думаешь, твоя тетя не могла уйти гулять? — говорю, а у самого голос хриплый, и хочется откашляться, вернуть в него прежнюю расслабленность и спокойствие. Удивительно, как на меня действуют ее прикосновения, и мне это не нравится.
— Нет, — Ева качает головой устало, — у нее ключей нет, а квартира заперта. Я… я не знаю, что думать.
— Поехали в дежурную часть, — говорю я, — напишем заявление о пропаже.
— А что… если это те люди?
— Тогда тем более надо ехать.
Мы выходим из дома, я смотрю на телефон, стоящий на беззвучном режиме — несколько сообщений от Вики и один пропущенный. Разбираться с ней мне предстоит позже, а пока я молча убираю телефон обратно в карман.
Глава 8. ЕваДорогу до дежурной части я почти не помню. Адрес Баринов находит сам в телефоне, и едет туда по навигатору, а я тихо радуюсь, что сейчас не одна. Не представляю, как мне пришлось бы переживать все в одиночку, недавнего разговора с участковым хватило, чтобы отбить всякое желание обращаться за помощью в полицию.
Думать о тете рядом с Егором невыносимо сложно, он заполняет собой все пространство, в автомобиле, в моей голове, не оставляя свободного места.
Его знакомый аромат отзывается теплом в животе, и даже сын в его присутствии, кажется, становится спокойнее. Я кладу руку поверх кофты, ловя привычные ощущения.
В отдел полиции я вхожу первой: Егор ищет место, где припарковать автомобиль: небольшая стоянка перед участком забита служебными авто. Уставший дежурный смотрит на меня недовольно, я отвлекаю его от просмотра смешных видео в телефоне.
— Ограбили? — первый вопрос, который он задает в ответ на мое приветствие. Ну почему у них нет хотя бы толики сочувствия? Этот полицейский молодой, здоровый, симпатичный — я не жду от него соучастия, но хотя бы не такого, полного равнодушия, настроя?
— У меня пропала тетя, — я роюсь в рюкзаке в поисках своего и тетиного паспортов, наверное, они понадобятся оба. Жаль, что нет свежих фотографий тети Милы, но я прихватила с собой пару старых полароидных снимков — лучше это, чем ничего.
— Когда?
— Сегодня вечером, — заветные документы, наконец, находятся и я протягиваю их в небольшое окошко в стекле.
— Пфф, гражданочка, — усмехается дежурный, я не могу разобрать по погонам его звание, — приходите через три дня, если ваша тетя не вернется. Тогда и оформим.
Я так и стою с протянутой рукой, но он снова берет в руки телефон, показывая демонстративно, что разговор окончен.
— Но…
— Три дня, — чеканит уже громче, а я растерянно смотрю на него. Какие три дня? За это время может случиться что угодно! А полицейский и слушать меня не желает, прибавляет громкость телефона, будто меня и нет вовсе.
Хлопает дверь за моей спиной, я слышу уверенные шаги Баринова, а следом и его голос:
— Все в порядке? — Егор становится рядом, невзначай касаясь моего плеча. От него исходит аура спокойствия и силы, но этого слишком мало, чтобы я смогла сдержаться.
— Нет, — говорю громко, потому что еще чуть-чуть и у меня начнется истерика. Я столько всего пережила за эти дни, но добивает меня не это, добивает элементарное отсутствие помощи от людей. Почему они все такие черствые, равнодушные? Разве сделали мы с тетей Милой кому-то что-то плохое?
