лидеров, мух и рэперов. Много воровали – всё и у всех. Еще больше врали. Было тщеславно и тщетно. Весело было и скучно. И весь этот бред выстраивался красивыми, ровными колоннами – загляденье – и очень дружно, слаженно, под какой-то бравурный марш, дружно маршировал в рассвет и заодно – прямиком на х.й.
Подальше от нас, пожалуйста.
…
Интерлюдия три.
И спал я, и снился мне сон. Меня почти не было, и мира вокруг было мало. А было крыльцо, деревянное, с высокими ступеньками и какими-то непонятными резными перилами. И я был на этом крыльце. Зима была – снежная, утренняя, искрящаяся морозом и солнцем. Хорошая такая зима, не городская грязная промозглая хмарь, а настоящая, деревенская, ясная и нужная. Укутайся получше, не забудь про вязаный свитер с высоким горлом и про теплые носки – и можно жить, чего не жить-то? Но мне не было холодно. Да и меня, вроде как, тоже особо не было – один лишь взгляд остался. Зато был перед крыльцом двор просторный, по краям – деревья. Забор какой-то, наполовину занесенный сугробами. Ни тропинок, ни людей – тишина. И тут из-за угла вышел он, хотя и не было за секунду до этого и угла-то никакого, а тут вдруг – возник угол. И появился он. Зимний Кот.
Точно, это был именно он. Рыжий, как сволочь. Глазища голубые, будто он тут не при чем и не виноват вовсе. Виду самого что ни на есть невозмутимого, преисполненного достоинства и непередаваемой кошачьей грации. Появился из-за угла, встал на мгновение, внимательно и неспешно осмотрел двор, деревья, крыльцо. Меня, как пустое место на этом крыльце, пропустил. Качнул усищами и двинулся всё-таки в мою сторону. По сугробам, лапы проваливаются, то ли идёт, то ли прыгает, то ли переливается рыжими боками по белой волнистой глади. Но фасон не теряет, важный двигается, уважаемый, как Владимир Владимирович.
Пара метров всего оставалась ему до чистого, чищенного крыльца. Но тут – ветрище налетел, и с ближайшего дощатого забора сдул наметенный за ночь сугроб. И прямо на Зимнего Кота этот снег и свалился, большей частью – на пушистую бедовую голову, да на морду. Тот аж зажмурился. Было бы лето – успел бы отпрыгнуть, а тут – сугробы, лапы завязли по самый подбородок. Зимаа, брат. Фыркнул чего-то недовольно на своем, на кошачьем, и, мотая головой, в полтора прыжка добрался-таки до крыльца. Тут у меня и ноги появились, и руки даже. Кот трется, муркнул, голову и ухо чешет об меня. Хороший знак. Наклонился, почесываю его, бродягу снежного. На шерстке блестит звездочками подтаивающий снег, красиво. Морду прячет от меня, только топорщатся. Взял его на руки, домой занести. Зимой коту место в тепле, а место человека – рядом с теплым котом. Хорошо нам будет.
Кого взял? Нет Зимнего Кота, вместо него – сидит на руках черная птица, может быть, даже, – ворона. Небольшая, черная-черная, встрепанная вся, недовольная, перья во все стороны торчат. Голову вбок повернула, и смотрит на меня пристально черным непроницаемым глазом-бусинкой, неподвижным, как и всё здесь вокруг. Только снег тихо падает, снежинки в воздухе кружатся. А ворона клюв открыла, да как каркнет на меня оглушительно: «Врёшь!». Крутанулось всё вокруг неё, один глаз-бусинка остался, да и тот пропал. И всё пропало.
Снова я, только теперь я – Зимний Кот. Рыжий, хорошо мне. В тепле сижу, в уютной вечерней комнате. Зима за окном, белая исступленная злая старуха, скребется метелью в окно, воет ветром. Но дальше в дом ей нет прохода, и тут она бессильна. Не видно её, но и так понятно, что она – там, а мы – здесь, и это хорошо. Только зимой бывает так спокойно и уютно в вечерней комнате, в тепле.
Ба, да я и не просто сижу, и не один здесь. Развалился на её коленях. Устроился, то ли клубочком, то ли еще как, но прям заправским котом, отдыхаем. Пальчики её, смешные, приятные, с короткими ноготками и с прохладной кожей – то погладят меня по голове, то за ухом почешут, муррр-чательно, замурчательно. Поднял глаза – а она на меня смотрит, глазища её – близко-близко ко мне, ласковые, внимательные, пытливые, чудные. Цвета непонятного, то ли серые, то ли карие, то ли зеленые, может и голубые. Не видно цвета, но видно, что за ним – бездонье, а в нём плещутся её мысли, как рыбки в пруду. То ли любит меня, то ли просто задумалась. Хорошо нам, сидим, молчим, я – Зимний Кот, а она – всё-всё понимает. Так бы и сидеть. Но это – счастье, а разве счастье может быть вечным? В этот раз не завертелось всё, но взяло и начало проваливаться вдруг, и потянуло вниз, в пропасть, в падение, быстрее-быстрее – нет ничего. Только вспомнишь, бывает, грустно. А потом снова забудешь.
Обрывки #2.
Похмелья не будет – если ты не будешь трезветь.
За пять секунд в человека не влюбишься,
но предчувствие любви может заронить в душу и пятисекундная встреча.
Джон Фаулз «Волхв»
Я проснулся и сразу понял, что она уже собирается. Насмотрятся этих своих мелодрам, и потом пытаются по красоте всё сделать, эмоционально, как там показывали. Впрочем, у парней тоже самое бывает – только с порнухой. У всех свои вожделенные мечты, а затем – свои обыденные глупые обломы.
Вот и она туда же. Я значит, буду тут спать, весь такой мужчина, оголив свой мужественный торс, а она проснется раньше меня, выскользнет из-под одеяла, соберется тихонько, да и ускользнет в утренний дивный и распрекрасный мир. Может, даже записку оставит – типа, спасибо за ночь, я твоя, но ты мне больше не пиши – так будет лучше для всех. И подпись: незнакомка для тебя и навсегда, вот это вот всё.
Только уже сразу несколько нестыковок намечалось во всей этой идиллии. Во-первых – по сценарию нам положено было в таком случае иметь интимную близость этой ночью. А её у нас не было, если я всё правильно помню. Хотя я неправильно выразился – интимная близость у нас была. Секса не было.
Нет, я хотел, и даже немного приставал. Но она всякий раз, мягко и терпеливо, словами и руками, отводила мои ладони и губы от своего тела. Так повторялось бесчисленное количество раз, в итоге мне это поднадоело, и я просто уснул.
