она не могла, а чтобы ее отпереть, нужен был ключ. Затем мы вошли в переднюю – маленькую, довольно светлую комнатку, выложенную красной плиткой.
– А вот и окно, через которое убежал преступник! – воскликнул Рультабийль.
– Да пусть они говорят что хотят, сударь! Если бы он убежал через него, мы бы увидели – как же иначе? Мы ж не слепые – ни мадемуазель Стейнджерсон, ни я, ни привратники, которых они упрятали за решетку. Почему ж они из-за моего револьвера не упрятали и меня тоже?
Тем временем Рультабийль отворил окно и принялся осматривать ставни.
– Они были закрыты в тот вечер?
– Изнутри, на железную щеколду, – ответил папаша Жак. – Что до меня, я уверен, что убийца прошел насквозь.
– Там есть пятна крови?
– Да, вот здесь, на камне снаружи. Только вот чьей крови?
– Смотрите-ка! – воскликнул Рультабийль. – Отпечатки ног… вон там, на дорожке… земля была очень мокрая… Сейчас посмотрим.
– Глупости! – прервал его папаша Жак. – Убийца там не проходил.
– Тогда где же?
– Откуда мне знать!
Рультабийль осматривал все чрезвычайно внимательно. Встав на колени, он начал быстро оглядывать грязные плитки пола в прихожей.
– Нет, сударь, здесь вы ничего не найдете, – снова вмешался папаша Жак. – Ничего никто не нашел. Да и больно здесь грязно, слишком много народу прошло. Мне сказали, чтобы я не мыл пол, но в тот день я своими руками хорошенько его вымыл, так что, если бы убийца тут пробегал, было бы видно – остались же отпечатки его башмаков в комнате барышни!
– Когда вы здесь мыли в последний раз? – поднявшись с колен, спросил Рультабийль и уставился на папашу Жака своими проницательными глазками.
– Да говорю же вам, в день преступления! Примерно в половине шестого, пока барышня гуляла с отцом перед обедом, – обедали они в тот день в лаборатории. На другой день, когда приехал следователь, следы на земле были видны как на ладони. Так вот, ни в лаборатории, ни в передней, которая блестела как стеклышко, никаких следов этого человека не нашли. Но раз их нашли снаружи, под окном, значит он пробил потолок Желтой комнаты, прошел по чердаку, пробил крышу и спрыгнул прямо под окно прихожей. Хорошо, но ведь ни в потолке Желтой комнаты, ни у меня на чердаке никакой дыры нет. Так что, видите, никто ничего не знает и, могу поклясться, никогда не узнает! Какое-то бесовское наваждение!
Внезапно Рультабийль снова встал на колени, на этот раз перед выходившей в переднюю дверью небольшой туалетной комнаты.
– И что же? – спросил я, когда он, простояв так с минуту, поднялся.
– Да нет, ничего существенного – капелька крови, – ответил молодой человек и повернулся к папаше Жаку. – Когда вы начали мыть лабораторию и переднюю, окно в передней было открыто?
– Мне пришлось его открыть, потому что я растопил в лаборатории печь для профессора и она, как обычно, дымила. Я и открыл окна в лаборатории и передней, чтобы устроить сквозняк, потом окно в лаборатории закрыл, а в передней оставил открытым. После направился в замок взять тряпку – было примерно половина шестого, как я уже вам говорил, – вскоре вернулся и принялся мыть пол, потом снова ушел. Окно в передней все это время было открыто. Когда же я в последний раз вернулся в павильон, окно было закрыто, а хозяин и хозяйка работали в лаборатории.
– Окна закрыли, конечно, отец с дочерью, когда вошли в павильон?
– Конечно.
– Вы их об этом не спрашивали?
– Нет.
Тщательно осмотрев туалетную комнату и площадку лестницы, ведущей на чердак, Рультабийль, который, казалось, забыл о нашем существовании, вошел в лабораторию. Я последовал за ним, признаюсь, в большом волнении. Робер Дарзак следил за каждым движением моего друга. Мои же глаза сразу остановились на двери Желтой комнаты. Она была закрыта или, скорее, притворена, так как те, кто в ту ночь пытался вышибить ее ногами, в конце концов наполовину ее разломали.
Мой молодой друг, делавший все весьма методично, молча обвел комнату взглядом. Она была просторна и светла. Два забранных решеткой громадных окна выходили на широкое поле. Из них открывался чудесный вид на просеку в лесу и всю долину, вплоть до города, который, наверное, можно было различить в солнечные дни. Но сегодня не видно было ничего, кроме грязной земли, темного неба да следов крови в комнате.
Одну стену лаборатории целиком занимал большой камин, а также всяческие тигли и горны, необходимые для химических опытов. Повсюду стояли реторты и физические приборы, на столе – колбы, бумаги, папки, электрическая машина, гальванические элементы, аппарат, который, по словам Дарзака, профессор Стейнджерсон использовал для демонстрации распада материи под воздействием солнечного света, и тому подобное. Вдоль всех стен помещались застекленные шкафы с микроскопами, специальными фотографическими аппаратами и невероятным количеством разнообразных кристаллов. Рультабийль сунул нос в камин, потом кончиками пальцев стал ворошить содержимое тиглей. Внезапно он выпрямился, держа полуобгоревший листок бумаги. Мы с Робером Дарзаком стояли у окна и беседовали; он подошел к нам и бросил:
– Сохраните-ка это, господин Дарзак.
Я склонился над обгорелым листком, который Робер Дарзак взял у Рультабийля.
Мне удалось разобрать на нем несколько слов:
«…священника… очарователен…
…сад все… свеж…»
Внизу стояла дата: 23 октября.
Дважды за это утро меня поразили эти бессмысленные слова, и уже второй раз я заметил, что на профессора Сорбонны они произвели то же ошеломляющее действие. Прежде всего он бросил быстрый взгляд на папашу Жака. Но тот на нас не смотрел, занятый чем-то у другого окна. Тогда жених мадемуазель Стейнджерсон дрожащей рукой открыл бумажник, вложил туда листок и вздохнул:
– О боже!
Тем временем Рультабийль забрался в камин и, стоя на кирпичном полу, внимательно рассматривал дымоход; сужавшийся в полуметре над его головой, тот был закрыт вмурованными в кладку железными листами, сквозь которые проходили три трубы, каждая диаметром сантиметров пятнадцать.
– Пролезть здесь невозможно, – объявил молодой человек, выбираясь из камина. – Даже если бы убийца попытался это сделать, все железки валялись бы на полу. Нет, искать нужно не здесь.
Затем Рультабийль стал осматривать мебель и отворять дверцы шкафов. После этого он обошел окна, которые признал препятствием непреодолимым и непреодоленным. У второго окна стоял в задумчивости папаша Жак.
– Что это вы там высматриваете, папаша Жак?
– Да вот смотрю, как этот полицейский кружит около пруда. Еще один умник, который увидит столько же, сколько остальные.
– Нет, знай вы Фредерика Ларсана, – отозвался Рультабийль, грустно качая головой, – вы бы так не говорили. Если кто-нибудь и найдет убийцу, то только он, уж поверьте!
И Рультабийль вздохнул.
– Прежде чем его искать, неплохо бы знать, как он потерялся, – упорствовал папаша Жак.
Наконец мы добрались до дверей Желтой комнаты.
– Вот за этими дверьми все и произошло! – провозгласил Рультабийль с торжественностью, которая при других обстоятельствах была бы просто смешной.
Глава 7,
в которой Рультабийль отправляется под кровать
Рультабийль толкнул дверь Желтой комнаты, остановился на пороге и произнес с волнением, причины которого я понял значительно позже:
– О! Духи́ дамы в черном!{20}
В комнате было темно. Папаша Жак хотел отворить ставни, но Рультабийль остановил его:
– А что, драма произошла в полной темноте?
– Нет, молодой человек, не думаю. Барышня очень любила, когда на столе горит ночник, и я каждый вечер, прежде чем она шла спать, зажигал его. Я ведь по вечерам был у нее за горничную. Настоящая горничная приходила только утром. Барышня работает по ночам так поздно!
– А где располагался стол, на котором стоял ночник? Далеко от постели?
– Далеко.
– Не могли бы вы сейчас его зажечь?
– Нет, когда стол опрокинули, он разбился, и масло вытекло. Но, кроме этого, здесь все осталось как было. Сейчас я отворю ставни, и вы увидите…
– Погодите!
Рультабийль вернулся в лабораторию и закрыл ставни обоих окон и дверь в переднюю. Когда мы оказались в непроглядной тьме, он зажег восковую спичку{21}, отдал ее папаше Жаку и попросил его стать с нею посреди Желтой комнаты – там, где горел ночник.
Папаша Жак в своих домашних туфлях (сабо он, по обыкновению, оставил в передней) вошел в Желтую комнату, и в неярком мерцающем свете восковой спички мы различили перевернутую мебель, кровать в углу и слева, напротив нас, отблеск зеркала, висящего подле кровати. Через несколько секунд
