— это наше будущее!
— А вы разве химик? — спросил я. — Мне казалось…
— Нет. По образованию я горняк, но служу в Химсин-дикате. И, признаться, нисколько не жалею об этом. Известно ли вам, что без химии, чорт побери, не может обойтись ни одно производство! Химия — это… Нет, вы не знаете, что такое химия!
Лицо Наобородко осветилось восторженной улыбкой.
— Я, видите ли, немножко энтузиаст химического дела, — скромно сказал он. — Сейчас мы заняты проектированием замечательного химического завода. И я весь горю этой работой. Но вам, вероятно, неинтересно слушать?
— Что вы! Напротив!
Мы проговорили с Наобородко весь вечер.
— Называйте меня просто товарищем Иваном. Не люблю я этих мелкобуржуазных отчеств, — сказал Наобородко, прощаясь.
«Да. Это человек! — думал я, возвращаясь домой. — С таким человеком наша химия будет процветать».
* * *
— Не узнаёте? Забурели?
Я оглянулся. Передо мною стоял инженер Наобородко.
— Ба! Товарищ Иван. Рад вас видеть! Знаете, наша первая встреча произвела на меня большое впечатление. Я всю ночь не спал. Так вы говорите, ни одно производство не обойдётся?
— Ни одно! — воскликнул Наобородко. — Во-первых, подвоз сырья. Во-вторых, вывоз продукции. Попробуйте, обойдитесь!
— Простите, я не совсем вас понимаю. При чём тут подвоз и вывоз?
Наобородко расхохотался:
— Да что вы, ребёнок, что ли? Ведь даже младенцу известно, что ни одно производство не может обойтись без железнодорожного транспорта!
— Какого транспорта? Ведь вы говорили о Хим-синдика…
— Не произносите при мне этого слова. Оно мне противно. Склочники сидят там, вот кто! Я перешёл в НКПС.
— Но ведь неделю тому назад вы горели огнём энтузиазма. Вы проектировали…
— Я и сейчас проектирую. Постройку Убаго-Свидри-гайловской ветки. Ах, транспорт, транспорт! Транспорт — это… Нет, вы не знаете, что такое транспорт! Я, видите ли, немножко энтузиаст железнодорожного дела. Но вам, вероятно, неинтересно слушать?
— Помилуйте, — пробормотал я, — что вы!..
И попрощался.
Транспорт был в верных руках. Это было ясно.
* * *
Я встретил Наобородко в вагоне дачного поезда. Зимою, как известно, в дачных поездах народу мало, ехать скучно и всякая встреча радует.
— Вы в Москву? — спросил я.
— В неё. В матушку, — ответил он.
— Пыхтите?
Я загудел, подражая паровозу, и задвигал локтями.
— Ого-го!
Он радостно расхохотался.
— Ну, как ваша ветка? — спросил я. — В огне энтузиа…
— Вот вы шутите, — строго сказал он, — а я вам скажу совершенно серьёзно. Вы срываете ветку, бросаете её в огонь, она горит. Хорошо ли это?
— Какой же негодяй позволит себе сжигать целую ветку?
— Какой! Какой! Тысячи негодяев! Миллионы!
Наобородко вскочил со скамейки и схватил меня за воротник пальто.
— Рубят ветки! Рубят деревья! Жгут их, как варвары, как какие-то людоеды! И из-за чего? Из-за невежества. Ведь лесоистребление бессмысленно, жестоко, в то время, когда есть такое чудесное топливо, как торф. Торф, торф! Знаете ли вы, что такое торф? Я проектирую сейчас грандиозные торфоразработки, которые…
— А транспорт? — грустно спросил я. — Ведь вы же служили в НКПС?
— Скопище бюрократов! — воскликнул он. — Бездушные люди! Не говорите мне о них. К тому же, дикие склочники. Но вот Торфопром — это нечто потрясающее! Размах гигантский! Скоро ни один вид производства не сможет обойтись без торфа. Ведь торф — это…
* * *
Недавно я отправился в Древтрест для получения кредита на новую мебель. Я долго подписывал какие-то бумаги, расписывался в толстых книгах и бродил от стола к столу. Осталось поставить окончательную резолюцию.
— К кому обратиться? — спросил я.
— Идите в комнату № 16. К товарищу Наобородко.
Я пошёл. В комнате № 16 никого не было.
— Где же товарищ Наобородко? — спросил я у первого служащего.
— Как? Разве его там нету?
Служащий пошёл вместе со мною. Комната была пуста.
— Вот странно, — сказал служащий. — Он только сегодня утром поступил к нам в качестве заведующего отделом… Марья, вы не видели товарища Наобородко?
Курьерша остановилась.
— Товарища Наобородко? — спросила она. — Это но-венького-то?
— Ну, да. Того, который кричал сегодня утром, что без мебели не может обойтись ни одно учреждение. Тощий такой, в очках!
— А! Вы разве не знаете? Ведь он только что перешёл в трест цветных металлов. С Фёдором Петровичем не поладил. За ним и машину трестовскую прислали!..
* * *
В этот же день, вечером, я встретил Наобородко в театре.
— Кажется, на этот раз я не ошибусь, если скажу, что вы служите в Тресте цветных металлов! — воскликнул я.
— А вот и не угадали! — ответил он. — Я ушёл от них. Гады. А служу я…
В это время раздался третий звонок. Публика ринулась по местам. Боясь пропустить действие, побежал в зрительный зал и я.
Свет погас. Дали рампу.
Перед занавесом появился Наобородко.
— Товарищи! — сказал он звучным голосом. — Театр — великая вещь. Сейчас, когда этому виду искусства уделяется такое вниманье, я, как новый директор театра, не могу не сказать, что ни один вид промышленности не может обойтись без этого вида искусства. Я занят сейчас проектированием нового вида театрального действа и надеюсь, что все вы, представители советской общественности, рука об руку…
Гром аплодисментов покрыл речь нового директора.
1929 г.
ВЫСОКОЕ ЧУВСТВО
НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО влюбляться весною. Влюбляться можно в любое время года.
В светлый январский день, когда галки, поскользнувшись на обледенелых карнизах, неуклюже слетают на мостовую, — в такой день начальница лёгкой кавалерии Варя Пчёлкина со спешившимися кавалеристами произвела налёт на финансово-счётный отдел.
— А! Кавалеристы! — с подогретой радостью воскликнул заведующий финансами. — Налетайте! Милости просим!
Звеня невидимыми миру шпорами, лёгкая кавалерия рассыпалась по отделу.
Варе Пчёлкиной достался стол рядового служащего товарища Лжедмитриева. Сам рядовой служащий, лицо которого стало бледным, как сметана, трусливо переглянулся с сослуживцами и принялся давать объяснения. Послышались слова: «контокоррентный счёт», «сальдо в нашу пользу», «подбить итоги» и «мемориальный ордер».
— Так, значит, в нашу пользу? — с предельной суровостью спросила Пчёлкина.
— Да. Сальдо в нашу пользу, — вежливо ответил Лжедмитриев.
И хотя всё оказалось в порядке, начальница лёгкой кавалерии отошла от стола товарища Лжедмитриева с каким-то смутным чувством.
Часа полтора Пчёлкина перетряхивала бумаги другого рядового служащего, а потом, повинуясь движению сердца, вернулась к столу Лжедмитриева. Лжедмитриев опешил.
— Давайте ещё подзаймёмся, — сказала Варя дрогнувшим голосом. — Так вы говорите, что сальдо в нашу пользу?
— В нашу!
Тем не менее товарищ Пчёлкина вторично
