Книга В петле времени - Лора Кейли

В квартире Мориса стало «живенько». Да, именно «живенько», так сказала мадам Аннет, соседка со второго этажа, когда зашла к нему за банкой горошка, в надежде, что у Мориса он был. У Мориса не было горошка, что стало полнейшим разочарованием для мадам.

– Странно, я думала, вы канадец, – сказала она.

Странно, почему она так подумала, удивился детектив.

– Мой муж был канадец, – не уходила мадам, – вы так похожи, – поправила она лямку бюстгальтера. – Но я уже давно как вдова.

– И я уже давно это понял, – зачем-то сказал Морис, получив от соседки по носу своей же дверью.

В квартире Мориса и правда стало «живенько», её оживляли небольшие подушечки с бахромой. На больших деревянных стульях они смотрелись крайне нелепо. Не лучше эта бахрома смотрелась и на кровати, бахромой накрыли кровать. Большое шёлковое покрывало принесла с собой Саманта. И ещё вазочки, пара нелепых вазочек стояли на подоконнике, в них нельзя было поставить и цветка, но они были для красоты. Вазочки для красоты, без цветов. Морис не понимал этого, как и помпезно-стеклянных стаканов, для зубных щёток, как и набора махровых полотенец с инициалами, вышитыми золотыми нитками, как и многое из того, что привезла с собой Саманта Стюарт в пяти чемоданах, под которыми вчера прогнулся престарелый «Форд».

Морис отправился в участок, оставив Саманту дома, как она сказала, «наводить уют». Куда ещё уютнее, с ужасом представлял себе Морис, что ещё она покроет своей бахромой. Всё это уместно смотрелось в её доме, но не в его халупе.

В её доме он пробыл ещё час, пока она собирала чемоданы. Он перерыл весь кабинет и не нашёл ничего. Морис имел лишь безымянную статуэтку, визитку Кларка Стюарта и его фотографию, он нашёл её на полке между книг. У отца Саманты было много книг, он был грамотным человеком, а грамотных людей убивают только грамотные люди, Морис давно это знал. Правда, был единожды случай, когда верховного судью соседнего штата пристрелили с багетом в руках в небольшой пекарне, шпана пятнадцати лет. Было бы логичней и правильней, если бы судью пристрелили в каком-нибудь парке из проезжающей мимо чёрной машины, какой-нибудь седой наркодилер, но его убила мелюзга. Но это было единожды, привычнее же, когда непростых людей убивали непростые люди. Морис любил всё привычное, многие дела походили на другие, и потому детективы выходили на заказчиков по одной и той же схеме. Но это дело не походило ни на какое из дел, и от этого у Мориса щекотало где-то в животе. Его всегда щекотало волнение, ещё со школьных времён, давно он его не испытывал, давно он не мог гарантировать ничего.

С утра он успел заехать в отдел, он плохо разбирался в актёрских делах, потому приехал к той, кто разбиралась хорошо. Глория встретила его как обычно, как обычно она встречала всех у своей стойки с недовольным выражением лица.

Покажи мне того, кто доволен, говорила она, и я скажу тебе, кто толкает ему дурь. Обычное утро Глории начиналось в двенадцать, а если оно начиналось в девять, как сейчас, то не жди ничего хорошего. Но Морис знал, что она поможет ему. На заставке её компьютера пять голливудских звёзд сменяли друг друга, он как-то спросил, кто это, и получил такой взгляд презрения, будто не узнал не актёра, а Иисуса Христа. Ему приходилось держать в голове столько нераскрытых дел, уйму фото разыскиваемых преступников, что места на каких-то выдуманных людей просто не оставалось.

Глория пила кофе, когда Морис поставил перед ней статуэтку за лучшую женскую роль второго плана. «Покажи, покажи, покажи», – завопила Глория и уставилась на трофей, как прихожанин на святыню. Она забыла, что пила кофе, подавилась и закашлялась. После того как напиток, что застрял где-то в горле, вошёл-таки в нужное русло, Глория выхватила статуэтку из рук Мориса и стала рассматривать её со всех сторон.

– Ты не знаешь, кому могли вручить такую? – спросил Морис.

– Актрисе, кому же ещё, – посмотрела на него Глория поднятой из-под очков бровью.

«Вот уж помогла», – подумал Морис.

– Но важно узнать какой, – протянула она, переворачивая статуэтку. Внезапно её недовольно-писклявый голос приобрёл тон ни много ни мало сериальной Джессики Флетчер, той седой неугомонной тётки с лицом совы. Да, последний раз Морис смотрел сериалы в восьмидесятых.

– Я знаю, куда тебе нужно, – сказала Глория, ударив ногтями по столу.

Морис выехал из участка, и, к сожалению, не один. Он взял с собой Глорию для своей же безопасности, она обещала подсыпать ему в кофе цианистый калий, если он не возьмёт её. Да и помощь ему бы не помешала. Они покинули Филдстон, проехали под мостом Вашингтона и свернули на Риверсайд-драйв в сторону Манхэттена. Глория держала в руках статуэтку с таким видом, будто она только что сошла со сцены после пламенной речи благодарности родным и близким. Морис не стал нарушать её радости. Он не любил нарушать чьей-либо радости, ведь чаще ему приходилось приносить соболезнования и лезть с допросами к тем, кому он их приносил. А сейчас было что-то вроде мини-отпуска, душевной поездки к самому оживлённому месту на земле.

«Это какой-то муравейник из домов», – подумал Морис, когда впервые приехал сюда, ему казалось, что люди в таких местах не успевали даже за своими мыслями, не говоря уже о жизни и насущных делах. Они строили одни планы, другие до тех пор, пока одни не разрушали другие, и так всю жизнь, пока не выбирались отсюда за город.

– Ты знаешь точный адрес, Глория?

– Нам нужно на Бродвей, к зданию Линкольн Плаза, вон там заворачивай. Морис завернул, как оказалось, не там, но со второй попытки он всё же выехал с кольца на Бродвей. Жёлтые такси сменялись сине-белыми автобусами, высокие дома сменялись низкими, а после ещё более высокими, строительные леса загораживали все первые этажи зданий.

– Мы приехали, – сказала Глория, – тормози.

Хорошо, что он взял её с собой. Морис оставил машину возле здания. Из-за строительных лесов они еле нашли вход. Профсоюз находился на пятом этаже.

Морис не был уверен, что им здесь помогут, но Глория убедила его, что здесь знают всё о кино, наградах, как кого и, главное, кто награждал. «Это же гильдия киноактёров, – сказала она, – здесь все актёры: президенты и бывшие президенты, и замы, и люди, вот те, что ходят по коридорам, тоже играют в кино». Указала она на неизвестных Морису людей, когда они вышли из лифта на пятом этаже. Морис не знал этих людей, Глория тоже не знала, они были начинающими актёрами, и, может, уже завтра, может, завтра мы увидим их по телевизору, сказала она с придыханием. У Мориса не было никакого придыхания, он вообще не понимал, за что так любят актёров, и кому нужны эти игры, хочешь быть детективом будь им, но играть в него и получать за это деньги…

– Боже, как тут красиво, – запищала Глория, разглядывая вполне себе обычные белые стены с плакатами. Да, всё дело было в плакатах и актёрах на них. Потолок разрывало геометрическими фигурами, ломаными линиями, подсвеченными изнутри, пол также был раскрашен геометрией, как и стойка секретаря. Морис сказал что-то про странный дизайн, Глория сказала, что это постмодерн, а он вообще ничего не понимает.