Аида и Персефоны. В моих руках была гитара, во рту — сигарета, и рядом на скамейке стояла бутылка виски.
Как всегда от моих гитарных струн исходила музыка Уэйтса, когда я глубоко вдыхал табачный дым. Мои пальцы играли любимую песню, которая всегда напоминала о Мэй.
— Ещё раз, — сказала она в ту первую ночь, когда проснулась в лагере.
Я открыл глаза и увидел ее перед собой, гребаную сбывшуюся мечту. Она говорила со странным акцентом, который до сих пор сохранился.
— Пожалуйста, сыграй еще раз. Мне очень понравилось слышать твой голос, — умоляла она, подергивая носом, ее голубые глаза расширились от нервозности.
Ухмылка появилась на моих губах при воспоминании о тех днях. С тех пор столько всего произошло. И продолжало происходить. Картели и Диаблос снова появились на нашем радаре. После всех этих гребаных лет Гарсия опять высунул свою уродливую рожу. Но все это дерьмо было отложено в сторону до следующего уик-энда.
Я не сказал ей. Мэй все еще не понимала, что меня беспокоит. Она дала мне пространство, в котором я нуждался. И, будучи идеальной сучкой, она не давила. Она, бл*дь, любила меня, трахалась со мной и была рядом, но больше не поднимала эту тему с той ночи, когда попыталась заговорить со мной, и мое горло сжалось так сильно, что у меня не было гребаных слов.
Я запрокинул голову и посмотрел на звезды.
Бл*дь, я не смогу произнести свою клятву.
Теперь я это знал. Но Кай пытался. В течение последних нескольких недель он пробовал одну дерьмовую идею за другой, пока два дня назад я не сказал ему, чтобы он наконец прекратил эти попытки. Конечно, он не сразу согласился. Но в этом не было никакого смысла. Я был гребаным немым, точка. Я был таким всю свою жизнь. Ничто этого не изменит.
— Соси мой член, мудак! — закричал Вик, его голос прорезался сквозь Стоунс.
Я покачал головой и снова посмотрел на фреску.
Спустя три песни Уэйтса дверь клуба открылась, и на улицу вышла Мэй. Ее с сестрами весь день не было видно. Планирование свадьбы и все такое. Ничего не смыслил в этом, поэтому оставил их самих с этим разбираться.
Лила, Грейс, Фиби, Сапфира, Мэдди и Белла следовали за ней. Они все смеялись и шутили... и все были чертовски свободны. Рука Мэй была переплетена с рукой Беллы. Словно почувствовав, что я наблюдаю за ней в темноте, Мэй повернулась в мою сторону и замерла.
Когда сестры увидели меня, Мэй что-то сказала им и направилась ко мне. Я предположил, что другие сучки пошли, чтобы найти своих мужчин во дворе. Белла смотрела, как Мэй идет ко мне. Она улыбнулась мне огромной гребаной улыбкой и тоже направилась во двор.
— Стикс? — спросила Мэй, подходя ближе ко мне.
На ней были джинсы, майка и кожаная куртка. Ее волосы были заплетены в косу, и она выглядела чертовски сногсшибательно. Лицо Аида было натянуто на ее округлом животе. Она провела рукой по моим волосам.
— Что ты здесь делаешь в полном одиночестве?
Я положил гитару, взял Мэй за руку, притянул к себе на колени и обнял.
Она засмеялась, когда я поцеловал ее в шею, затем замолчала, уставившись на фреску. Толкнув меня плечом в грудь, она сказала:
— Я помню ту ночь, когда ты показал мне эту фреску. Ты рассказал мне о том, как Персефона влюбилась в темного лорда. Рассказал, что никто не мог понять, почему богиня полюбила его, почему хотела быть рядом с ним.
Она улыбнулась и повернулась ко мне лицом. Я мгновенно оказался в ловушке ее волчьего взгляда.
— Но я поняла.
Мэй положила голову мне на плечо.
— Я поняла, как Персефона могла влюбиться в него. Аид был сильным и темным, страшным и жестоким для большинства.
Рука Мэй скользнула по моей.
— Но для нее он был добрым, сильным и заботливым. Он показал ей мир, который она никогда не могла себе представить. Он отдал ей свое сердце, а она, в свою очередь, отдала ему свое.
Глаза Мэй блестели, когда она снова посмотрела на меня, и я захватил ее губы своими. Отстранившись, я поднял руки.
«Для меня она — это по-прежнему ты», — показал я и указал на фреску, на Персефону с ее черными как смоль волосами и ледяными голубыми глазами.
— А Аид для меня все еще ты, — сказала она и поерзала у меня на коленях.
Ее глаза искали мои, затем, взяв меня за руки, она прошептала:
— Я поняла, что происходит.
Я напрягся и увидел, как ее глаза наполнились сочувствием. Ее большие пальцы пробежались по моим рукам — единственному инструменту общения. Мэй поднесла их ко рту и поцеловала татуированную кожу. Она прижала мои ладони к щекам.
— Поняла, какую войну ты безмолвно ведешь.
Она издала смешок, в котором слышался чертов юмор.
— Какое-то время я беспокоилась, что ты больше не хочешь на мне жениться.
Я сидел, готовый отдернуть руки и сказать ей, что она чертовски неправа, когда она усилила хватку.
— Но потом я понаблюдала за тобой. Увидела, как ты пытаешься заговорить. Со мной, с Каем.
Чертова слеза скатилась из глаза Мэй и упала мне на руку.
— И я поняла, что речь идет о самой церемонии.
Мэй отпустила мои руки и оседлала мои бедра, ее лицо было прямо перед моим. Через несколько секунд ее руки оказались на моих щеках. Питон вернулся, сжимая мое горло. И мое сердце бешено заколотилось.
— Между нами нет нужды в гордыне, Ривер. Нет ни греха, ни какой-либо видимой слабости, которые заставили бы меня любить тебя меньше. На самом деле помощь тебе с твоим бременем еще больше приветствует тебя в моем сердце.
Я отвернулся, но ее руки на моем лице вернули меня обратно.
— Когда ты узнал о моем прошлом...
Ее дыхание сбилось.
— Когда ты узнал о шрамах у меня между бедер, ты не устыдил меня. Ты не обвинял меня за то, что, как я теперь понимаю, не было моей виной. Вместо этого ты обнял меня. Ты обнимал меня, любил и заставлял чувствовать себя в безопасности.
Мэй наклонилась вперед, поцеловала мой чертов кадык и отпрянула назад.
— Через неделю мы поженимся на глазах у наших друзей и семьи. И я хочу, чтобы ты был тем человеком, которым являешься сейчас.
Мэй снова
