Так я и думал, – отвечает вместо меня. Ему ничего не стоит произнести это.
– Нет! Все не так! Я согласна на работу! – выпаливаю на автомате, потому что бывший не оставил мне шанса.
– Хорошо, – Мирон пожимает плечами. Отходит дальше, садится за стол. – Тогда завтра к девяти жду. Форма одежды, – мужчина окидывает меня таким взглядом, что я жалею, о своем наряде. Наверное, его он тоже за провокацию принял, – приличная.
– Только… Мирон, мне нужен аванс. Половина.
Уголок его рта растягивается, являя миру неприятную усмешку.
– Хваткая. Свое не упустишь, – констатирует он. – Только если кинуть меня надумаешь – из-под земли достану. Тогда будешь год на меня бесплатно пахать, поняла?
Часто киваю. Придурок! Мне деньги нужны на твоего сына! Хочется проорать эту фразу прямо в его надменную физиономию.
Он смотрит на меня так, будто видит насквозь, будто знает, что я из себя представляю. Мерзко становится. Гадко. Знала, что эта встреча не принесет ничего хорошего, но все надеялась.
Глупая черта все время верить в лучшее. Можно подумать, это «лучшее» существует.
Смешно. В жизни нет ничего, кроме беспросветной серости. Такой же глубокой, как цвет глаз мужчины, которого я люблю.
Один только лучик освещает мой путь, показывает направление движения. Мой сыночек. Мой Макарка. И ради него я готова терпеть что угодно! Даже его отца.
Мирон достает из кармана бумажник. Вытаскивает оттуда стопку купюр. Там точно больше, чем нужно. И это коробит. Он будто покупает меня.
Богданов небрежно бросает деньги на стол. И они чуть ли веером не разлетаются.
– Забирай! – холодно командует мне. – Сбежишь с моими деньгами – мало не покажется. Я не прощаю долги, – зловеще предупреждает он.
Собираю купюры со стола.
Они буквально жгут ладони. Деньги мне нужны, да, вот только достаются они очень тяжело. Петь в ресторане было бы намного проще, чем унижаться перед отцом своего ребенка.
Я все жду, когда Мирон заговорит про сына. Спросит хоть что-нибудь. Но он молчит. Только смотрит, как я собираю оранжевые бумажки.
– Теперь я могу идти? – закончив спрашиваю разрешения. Комок в горле становится чересчур болезненным. Мне с трудом дается каждое слово.
– Да, – безразлично отвечает. – Жду тебя завтра.
Я возвращаюсь домой убитой. Мне ничего не хочется. Разговор с бывшим почему-то оказался даже тяжелее, чем я думала. Особенно, когда он практически швырнул в меня купюры.
Конечно, ему не понять, что такое бедность, поэтому чужие заботы его совсем не трогают.
Да, что вообще может его тронуть? Мирон и о сыне говорил так, будто не человек это, а вещь, что он собирается отобрать у матери даже силой.
Когда вспоминаю про услышанный разговор, ускоряю шаг. Очень боюсь, что Богданов прямо сейчас возьмется за дело, и решит похитить сына, пока меня нет дома, ведь это так удобно!
Оказавшись на пороге своей квартиры, я громко выдыхаю.
– Ты чего так раскраснелась? – спрашивает Катя, покачивая на руках моего сынишку.
– Да, напридумывала всякого! – взмахиваю рукой, точно сама хочу отмахнуться от бредовой идеи.
Тяну руки к Макарке, но подруга делает шаг назад.
– Руки помой сначала, – журит она, а я так сильно волновалась, что напрочь забыла про банальные правила гигиены.
Послушно иду в ванную, а когда возвращаюсь, Катя уже ждет меня на кухне, расположив Макара в специальном кресле.
– Смотри, – выкладываю на стол деньги под удивленным взглядом подруги.
– Ну, ни фига себе! – выдает она. – Стесняюсь спросить, это за что вообще? Или у кого-то проснулась совесть? Сколько здесь?
– Семьдесят тысяч.
Я кратко пересказываю ей все, что произошло. Катя, пораженно оседает на стул.
– Ну, пипец! – восклицает она в итоге. – Вот же козлина! Но мы ему ребенка просто так не отдадим, поняла?! Даже не смей из-за этого расстраиваться! Официально Макару он никто. И пока так остается – хренушки ему, а не сын!
– У него же связи, Кать, ты не понимаешь? Нас с тобой даже слушать никто не станет.
– Связи связями, а закон всегда должен быть на стороне детей!
– Если только в сказках, – обреченно вздыхаю я. – Да, и с работой что делать – вообще непонятно, – опускаю голову на руки. – Мирон ждет меня уже завтра, а мне сына оставить не с кем.
– Ауя… – подтверждает мои слова Макарка, а потом начинает хныкать.
Я спешу взять его на руки.
– Не приучай к рукам! – бухтела Катя еще в самом начале, когда ребенок едва появился на свет.
Только как это сделать? Практически невозможно, я считаю.
Прижимаю плачущего малыша к себе:
– Не бойся, зайчик, мама тебя никому не отдаст.
Начинаю медленно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы успокоить. Подруга выходит с кухни и возвращается лишь когда плач прекращается.
– Короче, – начинает она. – Моя мама сейчас в отпуске, она согласилась посидеть с Макаром две недели. Ну, кроме тех дней, когда это смогу делать я.
Испуганно смотрю на нее.
– Ты не рада что ли? – Катя выгибает бровь.
– Рада, – честно отвечаю. – Только вот неудобно как-то. Она ведь отдохнуть, наверное, хотела.
– Ой, глупая ты, – Катька мотает головой. – Было бы ей сложно, она бы не согласилась. Так. Все. Мне бежать надо. Не скучайте. Маму завтра к семи пришлю, нормально?
– Думаю, да, – мысленно прикидываю время, что понадобиться на дорогу до офиса.
– Все, крошка, не переживай, – подруга чмокает меня в щеку. – Все наладится, слышишь? Даже не сомневайся!
– Не сомневаюсь, – согласно киваю головой и улыбаюсь.
Жаль, что мои родители не могут помочь. Они погибли в аварии, когда мне было девятнадцать. За год до этого отец взял квартиру в ипотеку, потому что мы, сколько себя помню, жили в коммуналке.
Папа продал нашу комнату, нашел неплохой вариант жилья за МКАДом, устроился на вторую работу.
А потом, бац, и их не стало.
Мне пришлось бросить учебу в консерватории, куда, к сожалению, не удалось поступить бесплатно, оказаться от наследства, потому что кроме ипотечной квартиры там ничего не было, и поплыть по течению кусачей, как голодная акула, жизни.
Хотя, плыла я больше против течения. Сколько раз хотелось бросить все! Остановиться на месте и беспомощно завыть.
Да только не получалось. Не мое это. Жить несмотря
