Том отрицательно качает головой.
— Я не совсем то сказал. Да, я гражданин Америки, но в Лос-Анджелесе больше не живу. И здесь вовсе не на отдыхе — проездом.
— Куда направляетесь? — Валентина чуть перебрала с враждебностью в голосе.
Тома так и подмывает сказать, мол, не ваше дело. Может, объяснить лейтенанту, что он побывал в настоящем аду, из которого только-только вернулся, и прямо сейчас хочет обратно в отель и надолго залечь в ванну?
— Так куда? — повторяет вопрос Валентина. — Куда едете?
— Сам еще толком не знаю. Может, в Лондон. Может, в Париж. Я не видел мир и вот решил исправиться.
Именно так отвечают бывшие заключенные, которые совсем недавно откинулись. Валентина у себя в блокноте делает пометку: вернуться к этому вопросу.
— Нет.
— На сегодня и следующие семь ночей мой дом — здесь. Дальше видно будет.
— Буквально. Дом для меня, как в песне поется, это место, где можно снять и отложить в сторону шляпу.[6]
По лицу Валентины заметно: она не в настроении «подпевать».
Том откидывается на спинку стула. Разговор предстоит трудный, хотя Том и знал, что избежать его не получится ну никак. Судя по скептическому взгляду лейтенанта, принят будет исключительно правдивый и полный рассказ, который можно проверить. Быть по сему. Том поведает свою историю — по крайней мере, большую ее часть.
— Я покинул Лос-Анджелес, потому что несколько месяцев назад убил кое-кого.
Том пытается говорить обыденным тоном, хотя чувство вины дегтем пристает к каждому слогу произнесенных им слов.
— Если точнее, то убил я двоих.
Capitolo V
Священная роща, Атманта
666 год до н. э.
Путь до дома не близкий, и Тевкр успевает подумать о многом. Их с Тетией не раскрыли, и это хорошо. Ларс не обрушит на них гнев господина — еще лучше. Но как ублажить магистрата Песну? И Тетия…
Их с Тевкром союз под угрозой, да еще эта беременность. Между супругами возникла пропасть, которая ширится день ото дня. Глупо винить в разладе ребенка, однако Тевкр уверен: чем сильнее дитя, тем слабее семейные узы. Как будто ребенок питается чувствами матери.
И почему суждено было настать тому ненавистному дню! Он столько переменил.
Тетия не подпускает Тевкра к себе. Меняется на глазах и постепенно все больше отдаляется от мужа. Не смотрит на него так, что кровь бурлит в жилах и вырывается на волю желание. Изнасилованная, Тетия считает себя грязной, обесчещенной. Порочной. Как бы Тевкр ни пытался сблизиться с ней, он словно оживляет страшные воспоминания.
В мозгу рождается болезненный образ: насильники валят на землю его возлюбленную жену, совокупляются с ней. Лица мужчин искажает судорога плотского наслаждения… О, Тевкр убил бы их снова. С большим удовольствием. Порубил бы на куски еще мельче, чем Тетия, и скормил свиньям.
А ребенок…
Ребенка они хотели очень давно. Ребенок сделал бы семью полной.
Но чей он?
Тевкра?
Или насильника?
Тевкр, похоже, знает ответ, и Тетия тоже. Она молчит, не хочет говорить о том, чье дитя носит в утробе, и потому все становится ясно. Более того, есть знаки, но которым Тевкр отчетливо понимает, кто же отец. Когда ребенок начинает пинаться, Тетия счастливо просит Тевкра прикоснуться к ее животу. Но стоит авгуру приблизить ладонь, как ребенок угомоняется, словно испуганный.
Тевкр грешным делом подумывает: что, если будет выкидыш? Если по воле богов ребенок родится мертвым? Не станет ли это благословением?
На дне долины Тевкр слезает со старой клячи и пытается прогнать мрачные мысли. Осеннее небо уже окрасилось розовыми красками заката, и воздух холоден, как горный ручей. Ощущая вину, Тевкр ведет животное под уздцы в гору, к своей хижине, представляя, как Тетия заботливо хранит золотой очаг их любви. У того самого очага несколько медовых месяцев назад они и поженились — сразу после праздника солнцестояния, когда мед перебродил в благословенную Фуфлунсом[7]медовуху. Отец Тетин привел дочь из своего дома к очагу Тевкра, и невеста была столь прекрасна. Столь совершенна.
Оставив лошадь у коновязи, Тевкр входит в дом.
— Тетия, я вернулся.
Супруга не отвечает. Молча сидит у погасшего очага.
Упав на колени, Тевкр изо всех сил принимается дуть на угли. От хворостин взлетают серые хлопья. Оба супруга знают, что огонь должен гореть постоянно — гасить его запретил живущий в пламени бог.
Тетия гладит Тевкра по спине.
— Я не заметила, как очаг погас. Прости.
Тевкр убирает так и не загоревшийся хворост, кладет на угли ладонь — холодные. Не один час прошел с тех пор, как тепло покинуло их. Очаг мертв.
Это знак, дурной знак. За подобное небрежение к богу, живущему в доме, хозяев накажут. Всенепременно.
Capitolo VI
Новый день приносит новый рассвет, и новый огонь разгорается в очаге Тевкра.
Однако в жизни авгура все по-старому.
Сегодня они с Тетией не встречали восход. Они даже не спали вместе. Нетсвис пытался затеплить очаг, скармливая свежий хворост голодному рту домашнего божества. Надеялся на прощение и боролся с темными мыслями.
Тевкр смотрит, как жена спит на покрытом шкурами ложе. Длинные черные волосы разметались, будто крылья подбитого ворона. Умиротворенность в лице Тетии влечет и напоминает Тевкру, как сильно он любит ее. Подбросив еще хвороста в огонь, он подходит к ложу. Опускается на него и обнимает жену сзади. Коснувшись округлого живота Тетии, он едва находит силы подавить отвращение и не одернуть руки.
— Тетия, Тетия, ты не спишь?
Жена что-то сонно бормочет в ответ.
— Надо поговорить, — настаивает Тевкр.
Не открывая глаз, Тетия произносит:
— О чем?
Убрав локон с лица жены, Тевкр спрашивает:
— Скажи — обещаю, что все пойму, — от кого ребенок? От меня?
Тетия вздрагивает против воли.
— Разумеется, твой. И мой. Он наш. — И она освобождается от рук мужа.
— Я не о том спрашивал, и ты знаешь, что я хочу услышать. — Тетия вздыхает. — Мне надо знать: ты носишь ребенка от человека, который тебя изнасиловал?
