главной целью в этой сфере было доказать, что индийцы способны управлять собственными делами. В Калькутте появились бесплатные начальные школы и детские клиники. Также главный исполнительный чиновник проводил в жизнь курс Даса на сотрудничество двух крупнейших религиозных общин — индуистов и мусульман. В 1923 г. Дасу удалось добиться соглашения между партией Свараджья и ведущими мусульманскими политиками Бенгалии, которое вошло в историю как Бенгальский пакт: Свараджья не возражала, что, когда ИНК придёт к власти, 60 % всех должностей в Бенгалии будет зарезервировано за мусульманами, причём в Калькуттской корпорации — даже 80 %[47]. Это притом, что мусульмане составляли всего четверть населения города. Была, правда, в работе Калькуттской корпорации и тёмная сторона, о которой индийские историки вспоминают неохотно: передача британцами индийцам городского самоуправления сопровождалась расцветом коррупции, «откатами», которые получала правящая партия от фирм за предоставляемые контракты[48]. Впрочем, сам Бос половину своего жалованья, а именно 1500 рупий, жертвовал на благотворительность[49].
Энергично работая, Бос постоянно поддерживал силы чаем. В течение трудного дня мог выпить около 20 чашек и как — то пошутил, что без чая не было бы политики[50]. Однако не успел добиться на муниципальном поприще многого, так как в октябре 1924 г. вновь попал в тюрьму. Резонансный уход Боса с Индийской гражданской службы, отказ осудить насилие как таковое, активная общественная деятельность — всё это создало у властей впечатление, будто он заодно с той частью бенгальского национального движения, которая стояла за насильственные методы борьбы. Его заподозрили в причастности к неудачному покушению на известного применением пыток полицейского комиссара Калькутты. Полиция подготовила на Боса досье, где представила его деятелем с двойным дном: подпольный революционер под личиной публичного политика. Утверждалось, что Бос — «ведущий организатор революционного движения в Бенгалии» и даже держит связь «с большевистскими пропагандистами»[51]. Последнее обвинение было вовсе абсурдным: предложение Коминтерна о сотрудничестве Дас отверг.
Ещё когда Бос организовал в Калькутте протесты против визита принца Уэльского, чиновники Раджа были убеждены, будто «в Бенгалии организована революционная партия, главным образом Субхасом, и что члены этой партии намерены запастись оружием и боеприпасами, чтобы быть готовыми воспользоваться первой возможностью…»[52]. Даже в организации Босом помощи пострадавшим от наводнений одному британскому агенту померещилась подготовка к масштабной революционной деятельности. Вообще чиновники в Лондоне на удивление плохо знали, что происходит в Индии на деле.
«Дас и Бос не поддерживали актов индивидуального террора и не считали, что свараджа можно добиться террористическими методами. Однако, выросшие в бенгальской политической традиции, они в то же время не оказывали безоговорочной поддержки гандистскому ненасилию. Бос, возможно, не был в принципе против организованной вооружённой борьбы, но сознавал, что для подчинённого населения, у которого нет никакого оружия, это не выход»[53]. Хотя повлиявший на него Ауробиндо Гхош предвосхитил ненасилие Ганди, Бос не считал однозначно преступными и другие методы. По его мнению, пассивное сопротивление могло перерасти в вооружённое, и тогда воздержание от насилия заслуживало такого же упрёка, с каким обратился в эпосе «Махабхарата» бог Кришна к герою-Пандаву Арджуне в знаменитой беседе перед битвой на Курукшетре.
Несмотря на отсутствие улик, Боса заключили в тюрьму без суда. На этот раз его не содержали в Бенгалии, а выслали в Мандалай, в Бирму, которая, правда, в административном отношении была частью Индии. После окончательного завоевания Бирмы в 1886 г. британцы официально включили всю её территорию в состав Индийской империи. Бос гордился заключением в Мандалае, потому что именно в этом городе в начале века отбывали срок уважаемые конгрессистские деятели — маратхский националистический лидер Бал Гангадхар Тилак (1856–1920) и панджабский политик Лала Ладжпат Рай (1865–1928).
Дас между тем противодействовал британцам как мог и почти парализовал их машину управления в Бенгалии. Свараджисты опрокинули бюджет провинции и дважды отказывались утвердить министерские жалованья. Тогда губернатор Бенгалии (1922–1927) граф Литтон взял управление в свои руки, показав, за кем остаётся последнее слово даже при режиме диархии. Дас подорвал в этой борьбе здоровье и в июне 1925 г. внезапно умер в Дарджилинге.
Узнав в Бирме о кончине своего гуру, Бос был ошеломлён. Эта смерть означала, что в ключевой момент политической жизни Боса рядом с ним не стало опытного наставника. Не умри Дас, Бос, возможно, был бы в политике меньшим аутсайдером, чем стал на деле[54]. Его соратник — соперник Джавахарлал Неру будет пользоваться возможностью иметь гуру (которым выступал сам Ганди) ещё более 20 лет.
В тюрьме Мандалая Бос времени не терял. Во — первых, занимался своим образованием, причём интенсивнее, чем в Кембридже. Жадно читал и делал выписки из книг, которые присылали семья и друзья. Среди прочитанных авторов были Ф. Ницше (1844–1900), Б. Расселл (1872–1970), И. С. Тургенев (1818–1883). Довольно глубоко изучил историю и литературу страны, в которой многие индийцы видели товарища Индии по несчастью, — Ирландии. Изучал, конечно, историю и культуру родной Индии, а также Бирмы как страны пребывания. По контрасту с Индией отметил отсутствие в бирманском обществе каст и назвал Бирму «вероятно, самой бесклассовой страной после России»[55] (погорячился, конечно). Не забывал и физических упражнений: играл в бадминтон.
Во — вторых, узник вёл обширную переписку с родными, друзьями и коллегами, писал статьи и разрабатывал свою будущую программу. Продолжая жить оставшимися на воле проблемами, подготовил соображения для комитета Калькуттской корпорации по городским дорогам, обсуждал вопросы освещения улиц и начального образования[56]. Из переписки с Саратом (опять же англоязычной) видно, что Субхас, упоминая индуистскую богиню Кали, читая произведения индийских литераторов, был в то же время человеком европейской культуры. В переписке с Саратом и лучшим другом Дилипом Кумаром Роем, которого Бос знал ещё по Кембриджу, упоминались Сократ (469–399 до н. э.), У. Шекспир (1564–1616), Дж. Милтон (1608–1674), Л. Н. Толстой (1828–1910), Ф. М. Достоевский (1821–1881)[57]. Рой в письмах к другу настаивал, что молодёжь считает его, Боса, человеком, способным вести за собой.
В тюрьме Бос серьёзно заболел, и врачи заподозрили туберкулёз. Британские чиновники стали обсуждать, что с ним делать. Такие споры будут возобновляться всякий раз, когда Бос будет в заточении. На свободе он был для властей слишком опасен, но в тюрьме мог умереть, что в и без того напряжённой обстановке не добавило бы им популярности.
Сарат забеспокоился о здоровье брата: тот потерял в тюрьме более 18 кг веса[58]. Не видя юридического способа добиться его освобождения, Сарат обратился к опыту партии «Шинн фейн», которая выдвигала в кандидаты на выборы своих членов — политических заключённых. Субхас баллотировался
