От большинства подводных лодок и других кораблей прежнего военно-морского флота Советского Союза и того, что осталось от кубинского военного флота, «Б-510» отличалась тем, что имела собственное название — «Бабалу»[13], написанное жирными черными буквами на корме. Боевую рубку украшали мультяшный Дези Арнес[14], играющий на конге[15], и надпись по-английски: «Милая, я вернулся домой!» Как это ни удивительно, имя и картинка были со смехом одобрены самим Великим.
Аркадий выключил двигатель «Панды», и маленький катер заскользил по чернильно-черной маслянистой воде, пока не уткнулся в старые шины от грузовика, защищавшие бетонный причал. Первый помощник Энрико Рамирес следил за погрузкой на «Бабалу» дюжины торпед «Кит», начиненных вместо боевого заряда девятьсот двадцать одним граммом высококачественного героина каждая. Героин производили из отличного афганского опиума, который доставляли в государственную фармакологическую лабораторию в Цзэнчэне, в Китае, где его сначала превращали в морфий. Оттуда его отправляли в порт Синьтан на Жемчужной реке и грузили на один из многочисленных кораблей Китайской компании океанских перевозок, направлявшихся с грузами на Кубу. Как правило, это были балкеры[16]с зерном или суда поменьше со смешанным грузом.
По прибытии в порт Мансанильо на южном побережье Кубы героин упаковывали в старые советские торпеды, чтобы затем погрузить на «Бабалу». В обмен на зерно и героин отправители получали сахар. Затем героин перевозили на борту подводной лодки на Юкатан, а оттуда через границу он попадал в Соединенные Штаты. Благодаря регулярной прослушке телефонных линий Ки-Уэста система была абсолютно надежной и обеспечивала всех участников возможностью заранее узнавать о готовящихся рейдах. Ни один корабль береговой охраны не осмелится остановить судно, принадлежащее Китаю, а поскольку у кубинского военно-морского флота больше не было подводных лодок, никто их и не искал.
Как и во всех криминальных операциях такого размаха, утечка информации время от времени случалась, но цепочка выглядела слишком сложной и невероятной, и даже страдающее паранойей Агентство по контролю применения законов о наркотиках отмахивалось от этих слухов, объявляя их сказками, порожденными больным воображением. Если партии героина весом в шесть тысяч фунтов действительно регулярно прокладывают себе путь под водами Карибского моря, словно грязное белье, то они могут просто сдать свои значки и разойтись по домам. И даже если такое действительно происходило, они не хотели об этом думать.
Аркадий Крус тоже не хотел об этом думать. Он никогда не представлял себя в роли наркодилера, и у него вызывала отвращение необходимость иметь дело с Ангелом Гусманом, страдающим манией величия. С другой стороны, именно наличные Гусмана позволяли «Бабалу» оставаться на плаву, а Аркадий Томас Крус был готов сыграть роль Фауста при Гусмане — Мефистофеле, если таким образом он получит возможность сохранить жизнь своей подводной лодке.
Он привязал «Панду» и поднялся по бетонным ступеням на пристань. Остановившись, чтобы закурить еще одну сигарету, он направился к лебедке, где Рамирес наблюдал, как большие серые торпеды загружаются на подводную лодку через передний люк.
— Как дела, Рико?
— Вполне прилично. Как-то все неожиданно. Этот груз должен был отправиться в путь только через две недели.
— Хватит ворчать. Нам предстоит незапланированный круиз.
— Боже праведный, мне придется выслушивать переговоры центра морской десантной подготовки и писк сонаров береговой охраны в течение тридцати шести часов в лодке, которая пропиталась вонью пятидесяти мужиков, вынужденных делить два душа и три туалета. — Он помолчал, на мгновение задумавшись, и покачал головой. — Нет, туалетов всего два. Тот, что в передней части, снова не спускает.
Аркадий Томас рассмеялся.
— Придется ограничить выдачу туалетной бумаги сержанту Пайо. Это ведь он постоянно засоряет туалет.
Разумеется, правда заключалась в том, что «Бабалу» был стариком, ему исполнилось почти тридцать лет, и никто не рассчитывал, что он будет плавать в тропических водах. Подводная лодка, построенная для холодной воды, быстро приходила в негодность.
— Когда мы сможем стартовать? — спросил Аркадий, погасил сигарету и бросил окурок в маслянистую черную воду, бившуюся о бетонный причал.
— Скажем, через три часа, когда стемнеет, — ответил Рамирес. — Прилив в это время будет максимальным.
— Сейчас уже не бывает по-настоящему темно, — проворчал Аркадий. — Они напускают на нас своих беспилотных «Хищников», которые похожи на комаров с инфракрасными глазами. Я хочу, чтобы ты опустился пониже, как только мы пройдем рифы.
— Слушаюсь, адмирал, — сказал Рамирес.
— Адмирал, чтоб тебя! — фыркнул Аркадий Томас и ухмыльнулся, глядя на старого друга.
6
— Ну-ка, скажи мне еще разок, почему мы едем в тумане по шоссе М1-11 в теологический колледж в Кембридже? — спросил Билли, пытаясь рассмотреть дорогу сквозь ветровое стекло «рено лагуна», взятого напрокат в аэропорту Хитроу. — Это как-то связано с францисканским монахом из Швейцарии, к тому же евреем, который дружил с продавцом пишущих машинок во время Второй мировой войны?
— Он не продавал пишущие машинки. Его звали Оливетти. Он их производил. Миллионы машинок.
— Но ведь францисканский монах действительно был евреем да еще и шпионом?
— Ты надо мной издеваешься, — сказала Финн.
— Я перед тобой преклоняюсь, — возразил Билли Пилгрим. — Не слишком внимательный человек увидит в тебе привлекательную женщину под тридцать, с приятным характером и милой улыбкой, а на самом деле ты бомба с часовым механизмом, отсчитывающим время до очередного взрыва. Возникает ощущение, что твоя жизнь представляет собой бесконечную охоту с участием гончих и зайцев, только невозможно определить, кто заяц, а кто гончая.
— Но согласись, со мной ведь не скучно, — сказала Финн и улыбнулась другу.
— Скучно? О нет. На самом деле существование рядом с тобой наполнено увлекательными событиями. Сначала в нас стреляли в самом центре Лондона, а потом нам пришлось сражаться с малайскими пиратами бок о бок с современным Робинзоном Крузо, который помешан на сыре.
— Ты специально выставляешь все так, будто это какое-то безумие, — заявила Финн. — На самом же деле ничего особенного не происходило.
