дочь. Глаза клиента бегают в стороны под закрытыми веками. Он так счастлив!
Сейчас вы получаете впечатление о том, как это счастье закончилось.
Они евреи, где-то на Балканах. Их сгоняют вместе со многими другими и загружают в грузовики. Но в спешке и панике, когда им приказывают покинуть свои дома, она поспешно, тайно передаёт дочь с деньгами и драгоценностями нееврейскому соседу.
Во всём страхе и ужасе, пережитом затем, у неё в голове постоянно крутится только одна мысль: «Что с моей дочерью?»
Транспортировка и газовая камера — лишь дурной сон.
Что случилось с моей дочерью?
Ничто больше не имеет значения. Мир остановился. Что случилось с моей дочерью?
Мой клиент на диване плачет, как женщина в отчаянии. Я позволяю ему сесть на пол газовой камеры и положить голову этой женщины себе на колени. Теперь они плачут вместе.
Сейчас вы получаете впечатление о том, что случилось с вашей дочерью.
У него перехватывает дыхание. Он видит, как девочка выросла и пережила войну. Я быстро вычисляю в уме. Газовые камеры самое раннее — конец 1942, и самое позднее — начало 1945 года. Так что девочка родилась самое раннее в 1940 и самое позднее — в 1943 году. Сейчас 1992 год.
Если она ещё жива, сейчас вы получите впечатление, где и как она живёт прямо сейчас.
Google-карт тогда ещё не существовало, но для его сознания это не важно. Он видит под собой карту Соединённых Штатов и приближается к ней с невероятной скоростью. Где-то на юго-востоке, вероятно, в Техасе, восточнее Хьюстона. Пригород, улица, подъездная дорожка, приличный американский дом. Он стоит у двери, замерев, слишком взволнованный, чтобы продолжать.
Сейчас вы получаете впечатление о том, кто там живёт.
Он видит женщину лет пятидесяти. Мужа нет, или он сейчас в отъезде. Кажется, есть дети, но они уже покинули дом. Она играет на фортепиано — довольно хорошо.
Она знает своих родителей?
Он кивает.
Она знает, что сделала её мать, чтобы её спасти?
Он кивает.
Какая у неё была жизнь?
Хорошая жизнь, но не без этой тени. Я шепчу ему на ухо:
Значит, она пережила войну. Значит, вы перехитрили немцев.
Теперь он катается и раскачивается, переполненный горем, гневом, гордостью, снова гневом и снова горем, и снова счастьем и гордостью.
«МОЯ ДОЧЬ ЖИВА. Я ПЕРЕХИТРИЛА ИХ. Я ЭТО СДЕЛАЛА!»
Он стонет, тихонько мычит и почти ревёт.
Почувствуйте, что когда придёт время, вы снова встретитесь.
Да. Это правда. Твёрдая правда. Он чувствует это костями. Он входит в состояние глубокого покоя и открывает глаза.
Только после того, как клиент ушёл, я вдруг понимаю его странную реакцию на то, что стены смыкаются, а потом размыкаются. Чем меньше площадь, тем меньше жертв. Чем больше — тем больше жертв.
Местный психолог, который сидит в холле отеля и следит за приходом и уходом моих клиентов, видит, как мужчина выходит из лифта.
Я никогда раньше не видел, чтобы, человек так сильно изменился за один час.
Спустя полгода я узнаю, что хрипы у клиента окончательно прекратились в тот же день. Больше никаких кислородных баллонов.
Так что если решение не могут найти в Париже, Нью-Йорке или Лондоне, среди современной медицины от кутюр, я бы посоветовал: попробуйте регрессионную терапию. Если не сработает, никакого вреда не будет. А если сработает, то иногда она творит чудеса.
История девятая
Психиатр, не познавшая любви
Входит бойкая женщина лет тридцати. Хорошо одета, с хорошей стрижкой и спокойным, умным взглядом. Выглядит скорее итальянкой, чем бразильянкой. Она психиатр в маленьком городке в отдалённом районе. Живёт независимо. Я никогда не думал, что у психических заболеваний в маленьком городке может быть такая привлекательная сторона.
Мои размышления прерываются, когда она говорит о своей проблеме, подчёркнуто деловито и доходчиво: она не знает, что такое любовь. Я чувствую, что запросто могу выпалить что-нибудь неприличное, но не даю себе времени даже подумать об этом. Я надеваю внутренний костюм терапевта и начинаю сессию. Причина в предыдущей жизни, рестимуляция в момент её рождения[9]и несколько детских опытов. Обычная регрессионная работа. Когда клиентка уходит, она довольна сессией, а я доволен собой.
Полгода спустя в получасе езды от Рио я провожу мастер-класс в заповеднике, расположенном высоко между крутыми горами, где мобильные телефоны не ловят, и где прохладно даже в середине лета. В перерыве ко мне подходит женщина. Я её узнаю. Психиатр.
Она рассказывает о той сессии и о том, насколько она ей понравилась. Я спрашиваю её, как долго она практикует. Семнадцать лет.
Бывают моменты, когда вдруг чувствуешь себя ужасно старым. Это был именно такой момент. Я бы упал со стула, если бы сидел, а не стоял прислонившись к стене. Оказывается, ей всего сорок два. Ладно.
Она признаётся, что записалась ко мне на следующую неделю, потому что хочет поработать над своей реальной проблемой. Её реальной проблемой? Что может быть реальнее, чем не знать любви?
Когда она приезжает через несколько дней, то сразу переходит к делу. Она не знает настоящего секса. У неё нет оргазмов.
На мгновение мне кажется, что я всё-таки почерпнул что-то полезное из курса психологии в университете. Конечно, любовь — это сублимация. Всё дело в сексе. Почти на десять минут я становлюсь фрейдистом, пока не обнаруживаю, что всё обстоит совсем иначе и в итоге ещё проще, чем можно было подумать.
Она правительница в замке где-то в Центральной или Восточной Европе, три-четыре века назад, проводящая настоящий террор. Кажется, что она какая-то тёмная колдунья, накопившая власть и богатство с помощью чёрных искусств. Существуют женщины, которые превращают сексуальность в своего рода чёрное искусство (так мне рассказывали), но она — настоящая колдунья. Её ненавидят и боятся.
Даже муха, слишком долго играя у свечи, в конце концов опалит крылья. Люди восстают и подавляют немногочисленных солдат в замке. Разъярённая толпа врывается в её покои, чтобы убить.
По это не так просто сделать. Люди знают, что она ведьма, и что после смерти она будет бродить вокруг, как дьявол, и мстить. И как всем известно, это можно предотвратить, только вбив деревянные колья в её тело. Они вытаскивают её на улицу и втыкают один деревянный кол ей между грудей, а другой — в таз, прямо над лобком. В мгновение ока я понимаю: неспособность любить, неспособность заниматься сексом.
Она в ярости. Как они смеют, эти глупые свиньи! Как они могут
