Читая про себя «Отче наш», я закрыл глаза и заплакал.
* * *
— Сыночка! Ромка! Проснись! Что с тобой? Ты, что, плачешь? — отдалённо я услышал голос своей мамы, — посмотри на себя — на тебе нет лица и чёрные круги под глазами. Кто же спит так долго вечером? Хватит изнурять себя этим бегом. Господи, что один, что другой — оба помешанные. Смотри, что я нашла на ступеньках у подъезда? — мама сидела рядом и держала меня за руку.
— Что? — на автомате спросил я, широко открыв зарёванные глаза.
— Крестик твой крестильный… Я так испугалась и обрадовалась одновременно. Всё думала — твой или нет. Ну, как же так? Как ты его мог потерять?
— Пожалуйста, дай мне его, — привстав, протянул я руку. Мама положила мне его в ладонь. Я поднёс его ближе и начал разглядывать. Это был он — мой родимый крестильный крестик. Именно тот, который надел на меня священник в четыре месяца после обряда крещения. Пусть он маленький, алюминиевый и неказистый, но он был моим любимым, греющим душу, единственным и незаменимым. Я сжимал его в руке и смотрел по сторонам. Из форточки доносился родной щебет птиц вперемешку с детскими криками с площадки. Тимурчик тёрся об дверной косяк и, мяукая, зазывал маму на кухню, чтобы ему насыпали корма.
— Скрепляющее звено… то ли разомкнулось, то ли протёрлось — вот и потерял. Сейчас буду вставать и чинить. Спасибо тебе огромное! — ощупывая цепочку, я потянулся к маме и обнял её, а про себя добавил — а мог и не проснуться…
— Сыночка, вставай и иди умываться… — грустно вздыхая сказала мама, — у нас случилась беда…
— Какая беда? — тревожно спросил я. Мама встала с кровати и подошла к окну.
— На нашем заводе обрушилось перекрытие и придавило около тридцати с лишним человек. Там был наш дядя Коля — твой крёстный. Недавно позвонила Маша и сказала, что он жив, но в тяжёлом состоянии его увезли в реанимацию… — на этих последних словах мама заплакала и повернулась ко мне, — Представляешь? Ты спал в это время, и я не стала тебя будить. Всё равно мы тут бессильны. Ладно, Ромка, пойдём чай пить и смотреть новости по местному ТВ.
Мама вышла из комнаты и пошла на кухню ставить чайник и включать телевизор. Ошарашенный этой новостью, приоткрыв рот, я пронзительно смотрел на настенный календарь. В красном передвижном окошке было 17 число. За окном был август. В моей голове мгновенно улеглось. Я окончательно пришёл в себя и всё вспомнил.
После тяжёлой сессии четвёртого курса я, как обычно, уехал гомельским поездом из Петербурга в Новосаровск на каникулы. Уже около недели я с огромным наслаждением проводил последний месяц лета. Этим самым днём, 17 августа 2006 г, после 15 км пробежки, я вернулся домой ближе к трём, принял душ и прилёг отдохнуть. Как раз в тот момент перед подъездом, когда поднимался по ступенькам, я и потерял крестик.
— Дядя Коля… — прошептал я, смотря в пол, сидя на кровати, — я буду молить Бога о тебе.
Я подошёл к письменному столу и открыл нижний ящик, где лежали разные инструменты. Достал пассатижи и резец. Затем в верхнем отделении, из маленькой серой коробочки я вытащил старую цепочку школьных времён со значком анархии, снял с неё прочное скрепляющее металлическое звено и воссоединил им свои цепочку и крестик. Старое протёртое звено я без труда снял и убрал в серую коробочку.
Надевая цепочку на шею, я подошёл к зеркалу. В отражении я увидел свои опухшие от слёз глаза и тёмные синие круги под ними. На мне действительно не было лица.
— Господи, помилуй нас грешных! Спаси и сохрани! Прошу тебя, верни нам дядю Колю в здравии… — перекрестившись три раза я поцеловал свой крестик и пошёл умываться. До этого момента я и вспомнить не мог, когда в последний раз крестился. Но отныне я понимал, что моя жизнь уже не будет такой, как прежде.
Склонясь над раковиной, я умывал лицо и не переставая думал о своём дяде Коле — муже сестры моей мамы. Он был одним из немногих, кто в моём окружении вёл праведный образ жизни. Я никогда не видел его пьющим на застольях по праздникам, и тем более — просто так, как например, его коллеги по цеху — почти каждый день после работы. Не слышал от него ни одного матерного слова. Он всегда сохранял в своей душе какое-то смирение и спокойствие. Я даже вспомнил случай из глубокого детства, когда во время застолья спросил у него, почему он не пьёт, когда все вокруг с рюмками, а он мне тогда ответил, что мол, «как я могу — ведь я твой крёстный».
Свежим полотенцем я вытер лицо, закрыл дверь в ванную и отправился на кухню. Тимурчик, колечками сложив под себя лапки, сидел пушистым шариком на табуретке и громко урчал. На плите вскипал чайник. Мама готовила бутерброды к чаю, а по телевизору заканчивались экстренные новости местного телевидения.
— Пока что пятерых вытащили и трое из них в реанимации, среди которых дядя Коля. С остальными — неизвестно, ещё под завалами… — сказала мама и выключила закипевший чайник.
— Да… — протяжно вздыхая, сказал я и подошёл к окну.
Как много мне хотелось ей рассказать, но я даже и не знал с чего начать. За окном медленно качались молодые берёзки, апасмурные тучки постепенно заволакивали небо. Рукою я прижимал свой крестик к груди и молвил про себя: «Господи, помилуй нас грешных! Спасии сохрани!» Потихоньку начинался дождь.
