как скелеты, измождённые, больше похожие на тени люди со следами от колодок и верёвок едва волочили ноги.
Раз, два, три… двенадцать. Всего двенадцать. Пройдя во двор они без сил опускались на землю. Ушкуйники притащили бочонок воды, каравай и котёл исходящий мясным паром.
Вскоро и Блуд заявился с гомонящей толпой отроков, а следом за ними привезли перекинутые через седла тела. Идти сами или сидеть в седле те не могли.
Плюс семь! Дети наполнили двор веселым гомоном и суетой. И мз настроение передалось всем. Бывшие невольники перевязывали раны и сбившиеся в кровь ноги, примеривали одёжи и обувь, жадно набрасывались на еду. Царила всеобщая радость от того что их выкупили свои и везут домой, на Русь.
Блуд, закончив давать распоряжения и сияя аки блин с маслом поспешил в мою горницу.
— Княже! Княже! Сработала твоя задумка, уступил Гвидон.
— Скольких выкупил то?
— Девятьнадцать душ. Один вой не дожил, преставился. Блуд демонстративно перекрестился и продолжил тараторить. — А за порушенный уговор, сторговал с Гвидона аж три десятка отроков и девок малость.
— Хвалю. Грамоты взял. Не запамятовал?
— Вона. Блуд развернул пергаментный свёрток с вислой свинцовой печатью на шёлковом шнурке.
— А вторая?
— Как можно. Тута она. Блуд достал свиток из кафтана, а я взяв из рук переложил в свою суму.
— Цельных два рубля взяли. У-у тати!
— Окупятся. Успокоил я гостя. — Всё истратил, али чего осталось?
— Семьдесят два рубля есм.
— Изрядно. Половцам чего должнв за меринов да баранов?
— А. Блуд махнул рукой наотмашь. — Заповедным товаром отдам, вчяко дешевле выйдет. Ох. — он ударил себя ладонью по лбу.
— Запамятовал совсем. Блуд подбежав к ларцу, принялся перебирать связку ключей пытаясь отыскать нужный.
— Обельные грамоты на мел, да землю белую по Должанке-реке.Усё как оговорено вымучил. — Торговец протянул пергаментные свитки с деревянными, вислыми печатями.
— За сию землицу в Ельце меньше, чем в Новосиле, запросили. Больно по душе пришлась тиунам бумага да сургуч рудный.
— Ещё бы не пришлась. На халяву то.
— Прости княже. Иной раз не разумею в силу умишка малого речи твои дивные.
— Не валяй дурака Блуд. Всё ты разумеешь.
— Азии и грамоту на лес выкупил. Авось, пригодится. Нам то всяко причалы да избы рубить. Продолжил он.
— Верно. Про лес то я и запамятовал. Значится так. На оставшиеся, выкупай деток малых и отроков, обоего пола. Разумею, много не запросят.
— Княже. Дык как же так! Прорву серебра на детей малых… Может лучше мужиков? А. Бают, на днях из под Карачева холопов крепких подвезут.
— Блуд…. Сызнова начинаешь!
— Молчу. Молчу.
— Так-то лучше. Покуда тута сиди и про меня ни слова! Воев же наших предупреди. Не было в Ворголе Прохора. Внял сие?
— Внял.
— Вот и отлично. Про баскака то выспросил?
— Обижаешь. С ним два десятка воев, а в добрых доспехах лишь пятеро. Остальные погонщики. Вахлаки, окромя палок и кнутов за душой не зги. Гонят же полон, по Ливенскому гостинцу.
— Добры вести. Ступай Блуд. Опосля позову, а сейчас кликни Вадима.
— Енто азм мигом. И Блуд сверкая пятками сбежал вниз.
Благодаря дядьке и Радиму я многое узнал о «своей» если так можно выразиться, дружине. При тушке князя, старшей дружины было с гулькин нос. Двенадцать воев, и то для изгоя это очень жирно по нынешним временам, у других то и того не имелось. Прочих же Мстислав Сергеевич нанял в малых городах по Оке-матушке. По большей части в Рязани. Не он сам, наймом Владислав Мечиславович и Радим занимался. Брали не гридней, а пасынков и детских, то бишь пацанов в возрасте до 15 или до 20 лет что составляли отдельный класс от старшей дружины. Вроде как при князе числятся, а вроде вольные. Им то, только на еду отсыпали резан, а вот на оружие, или лошадей фигу. Крутись как хочешь.
Ежели повезёт, наберёшься опыта воинского, доспех добрый и коня с боя возьмёшь, тогда на довольствие поставят. А до того иди в охрану караванов, или к князьям-изгоям как мой Мстислав Сергеевич, за три копейки или долю в добыче.
А с другой стороны князей понять можно. За что платить то? Драной топор да рогатина, доспех кожаный с кое где нашитыми пластинами из дрянного железа. Хорошо если из железа, видал и с деревянными. Про шлемы и не говорю. Добро, если подбитая войлоком шапка с худыми пластинами. Дорог ныне хороший доспех, ой как дорог.
Потому в «армии» бомжей что шла на Белёв с приличной броней была только старшая дружина. Остальные, пушечное мясо на сезон. Таких можно и не выкупать. Можно, но репутацию с рязанскими князьями я подмочу, а оно мне надо? Терять единственных союзников.Так или иначе из старшей дружины уцелело семеро, среди которых старший был, десятник, Вадим что остался под Белевым «отход» князя прикрывать.
Дверь приоткрывалась. В отсветах пламени от свечи я рассмотрел сухое волевое лицо. Посеребренные сединой виски, ключица выпирает аки сухая палка, многочисленные следы от плети по всему телу … и горящий синевой взгляд. Волевой дядька. Жаль , вот остались от него кожа да кости. Один в один узники Освенцима.
Мужчина сперва удивился, но после взяв себя в руки чинно поклонился.
— То-то я гадал что за Прохор! Здрав буде княже. Не думал что свидимся… А ты ушёл значится. Не зря выходит мы кровушку проливали.
— Не зря. Гвидон вас там совсем что ли не кормил? Вадим вымученно улыбнулся.
— Мыслю тако. Из опаски в чёрном теле держал. На лебеде, да воде колодезной. Дабы не сбежали.
Подойдя ближе, обнял Вадима. Похлопал по спине.
— Ответит за сие злодейство Гвидон, ответит. Слово в том даю. Полной чашей ему ваши мучения отольются.
— А дядька то как? Уцелел али нет.
— Жив. Отбил из полона по весне. Его, да побратима. Держали старика в порубе боярском, в Новосиле. Недужил тяжко и долго, а ныне пошёл на поправку. Даст бог свидитесь.
— Камень с плеч. Выдохнул с облегчением Вадим. — Вот уж порадовал так порадовал. Мы с Владом аки братья. Отроками у твого деда начинали когда он ещё в Глухове сидел. Воев не всех видал, знаешь куда …
— Знаю. Перебил его, тяжело
