колотил руками и ногами, подгонял меня. Даже шапку мою в покое оставил — сообразил уже, наверно, что она является чем-то вроде сигнала стартового пистолета, после которого можно на улицу бежать.
А вот с рукавичками перебороть его мне не удалось. Стаскивал он их с себя намного быстрее, чем я их назад натягивала. Вот же папин сын — холод ему нипочем! И не только с ними заупрямился — увидев парящие в воздухе крупные снежинки, широко распахнул глаза и принялся вырываться из коляски. Пинал ее ногами, дугой выгибался, перевернувшись на бок, за бортики руками хватался, подтягиваясь вверх, и верещал, как резанный. Еле до реки добежали под эти вопли протеста.
Там я взяла его на руки, и мы принялись разглядывать заснеженные, словно в волшебной сказке, кусты и деревья. У него, правда, никаких сказочных ассоциаций по малолетству не возникло, и однотонный, белоснежный пейзаж привлекал его недолго — снежинки оказались намного интереснее. Сначала, когда они присаживались ему на лицо и тут же таяли, он нахмурился, смешно сморщив нос, но затем замахал руками, ловя новую, невиданную доселе игрушку.
Не ощутив в ладошке никакого результата своих усилий, он обиженно засопел, и откуда-то из глубин комбинезона до меня донеслось предупреждающее раздраженное ворчание. Рассмеявшись, я сгребла с земли снежок и протянула ему. Он схватил его, вонзив в податливый комок все пальцы, радостно взвизгнул и тут же запихнул его в рот.
Отобрать — одной рукой-то! — крепко зажатую в кулаке добычу мне удалось не сразу. Побагровев от злости, он издал утробный, яростный рык разочарования… и закашлялся.
Помертвев от ужаса, я затолкала его в коляску и ринулась домой, кляня себя на чем свет стоит. Вот где была моя голова? Ведь знала же, знала, что он все без разбора в рот тащит — так нет, папин сын, понимаешь, неподвластный человеческим слабостям! А кто, искупавшись в мае, сутки потом без сознания валялся, в то время как нормальный человек простым насморком бы обошелся? О Боже, немедленно домой и в горячей ванне попариться!
Ждать, пока наберется ванна, у меня сил не хватило — сорвав с нас обоих одежду, я схватила Игоря и ринулась в душ, даже не вспомнив о резиновых ковриках. И поняла, что, с ребенком на руках, я там не поскользнусь ни при каких обстоятельствах — в пальцах ног какая-то обезьянья цепкость появилась. И мне было плевать, что мы с Игорем забрались в этот душ одинаково голыми — мысль поискать купальник мелькнула где-то на краю сознания и там и скончалась.
Но моему ангелу я решила об этом случае не рассказывать. Ребенок меня пока еще не выдаст, а мне — либо нотации потом выслушивать, либо намеки на уже свершившийся прецедент нудистского пляжа. Главное — дневник понадежнее спрятать, в пакет с памперсами, например, туда он ни за что не заглянет…
Под струями теплой воды Игорь, наконец, успокоился. Разулыбался, разагукался и принялся шлепать меня по всему, до чего мог ручками дотянуться. Ничего, ничего, шлепай, милый — есть, за что! Добавляя понемногу горячей воды, я растирала ему спинку и грудку, внимательно прислушиваясь к его дыханию. Вроде, никаких хрипов…
Покормив его и уложив в кроватку, я, наверно, еще час не отходила от него, то и дело прикладывая пальцы к его лбу. Жара как будто нет, и сопит, как обычно… Может, обойдется?
22 декабря.
Обошлось, слава Богу! Даже насморка не появилось. Вот говорила же я моему ангелу, что нужно было тогда, после переохлаждения, как следует, в ванне попариться!
На дворе уже установились крепкие морозы, и после прогулки — на всякий случай — я отправлялась с Игорем в душ. Но только днем и только найдя предварительно купальник. Хорошо, что у нас батареи такие горячие, что прикоснуться не возможно — к приходу моего ангела купальник всегда высохнуть успевает.
И вот, что я заметила. Лишь только заслышав шум воды в ванной, Игорь начинает заразительно смеяться и размахивать всеми конечностями, а временами переворачивается на животик и ползет в сторону многообещающих звуков. Похоже, он уже сообразил, что они предвещают долгожданное удовольствие. Мой ангел, разумеется, усмотрел в этом лишь страсть к плаванию и прямо раздулся весь от осознания своих невероятных педагогических способностей. Может, перестать купальник сушить? Нет, даже думать не хочу, что он в этом усмотрит.
Игорь, кстати, и его возвращение домой уже узнает. Ключи у моего ангела, конечно, есть, но ему ведь нужно свое появление на сцене фанфарами и литаврами сопроводить. И в последнее время, как только слышится призывный сигнал домофона, Игорь приходит в невероятное возбуждение и даже звуки какие-то другие издает — более низкие, назидательно-ворчливые, словно голос отца копирует. Я даже в прихожую пару раз с ним выходила — точно, урчит, смотрит прямо на входную дверь и, как только она откроется, заходится в торжествующем хохоте.
Я было опять забеспокоилась, но мой ангел оскорбился до глубины души, сочтя реакцию Игоря выражением естественной сыновьей привязанности, а мою — глупой материнской ревности.
И еще одно достижение. Осознав ежевечернее чудо появления моего ангела ниоткуда (и мое, между прочим — ежеминутное, в двери спальни!), Игорь заинтересовался зеркалом. Я уже давно давала ему на себя посмотреть, показывая ему разные части его тела и называя их, но до сих пор страсть к самолюбованию в нем никак не просыпалась. Я даже смеялась — что значит мальчик! Но однажды он сообразил, что у него перед глазами две мамы, и, как в той сказке, принялся старательно разбираться, какая из них настоящая.
Помню, в тот день он все также равнодушно и безучастно смотрел на свое отражение, затем перевел взгляд на мое и вдруг нахмурился, наморщив лобик. Повернул ко мне голову, внимательно вгляделся мне в лицо, пошлепал для верности по нему рукой и потянулся к зеркалу. Я поднесла его поближе, и он со всего размаха (я поежилась) хлопнул по тому месту, где виднелась моя ошарашенная физиономия. Удивленно угукнув, он снова повернулся ко мне, замахнулся… Я едва отклониться успела. Дотянувшись все же до меня, он методично ощупал мне лицо (отдавая предпочтение мнущим и щипающим движениям) и одарил зеркало скептическим взглядом.
Я отступила в сторону, и он озадаченно крякнул, глядя в пустое зеркало. Я сделала шаг назад, и он восторженно хохотнул, переводя взгляд с моего отражения на свое. Я приложила его ручку к последнему, рассказывая ему, как крошке еноту, что все самое лучшее в этом мире начинается с улыбки.
Следующий
