одна, а средства разные. Маки, или по-вашему партизаны, скрываются в лесах и горах, откуда делают внезапные налеты на немецкие подразделения. Франтиреры внешне ведут обычный образ жизни: спят дома в своих кроватях, работают, гуляют по улицам, сидят в кафе, но тайно состоят в боевых организациях и действуют по их заданиям. Мои друзья; предлагают вам стать франтирером. Вы согласны?
— А какая будет моя задача?
— Кроме того, что я уже сказал, постарайтесь разузнать, где и какие возводятся на побережье оборонительные сооружения. По возможности, подробно и точно…
Так я стал франтирером. У меня появилась цель в жизни. Если до того я долбил землю за черпак брюквенной похлебки и с жадностью съедал эту баланду, чтобы опять долбить землю, то теперь мог мечтать, и мои мечты, начинали становиться явью.
Каждый мой взмах ломом — это, если хотите, удар по своим. И от бессилия изменить что-либо горело в груди, жгло душу и тяжелая наша жизнь становилась еще тяжелее. А теперь все пошло по-иному. Теперь я знал, что нужен Резистанс, нужен незнакомым мне людям, которые борются за освобождение своей страны от фашистов, а это значит, и за освобождение моей Родины. И на душе стало немного веселее.
В то время Франция жила ожиданием второго фронта. Даже высказывались предположения о месте высадки десанта. Одним из наиболее вероятных мест упоминался юг страны. Здесь, якобы, союзники хотят перебросить мост из Африки в Европу. Слухи об этом проникали и к нам. Да, между прочим, мы и сами кое о чем догадывались. Не зря же немцы привезли нас за тридевять земель и заставили строить укрепления. Поэтому понятно, какое важное поручение дал мне хозяин ювелирного магазина.
Среди военнопленных были у меня надежные друзья. Я крепко сдружился с Константином Хлебниковым, Александром Ивановым, Василием Паршиным, Иваном Монаховым. Всякий раз они с нетерпением ждали меня из Безье, зная, что я привезу самые последние, самые свежие сведения о событиях на фронтах. Через них я и начал собирать данные о строительстве оборонительных сооружений. Мне думается, они понимали, что интересуюсь этим я неспроста, но ни о чем не спрашивали, а я до поры до времени решил не говорить им ничего.
Сведения накапливались постепенно. Мы собирали их не день и не два. Все, что рассказывали мне друзья, я должен был держать в уме. Записей, конечно, никаких не вел. Запоминать приходилось многое — и виды оружия, и количество стволов, и калибры, и толщину стен дотов.
В мае сорок четвертого года, где-то уже в конце, мне снова выпал случай ехать в Безье. На этот раз мы встретились с хозяином магазина, как старые знакомые. Каким-то путем, я уж не знаю каким, но очень быстро, он пригласил к себе в комнатушку еще одного такого же чернявого южанина. Тот принес карту побережья — небольшого участка — как раз того, где мы работали. Мы расстелили ее на столе и принялись наносить линию укреплений. Я рассказывал, где установлены полевые, зенитные и береговые батареи, сколько их, где оборудованы минометные и пулеметные гнезда, натянуты заграждения, подготовлены командные блиндажи. Хозяин переводил с русского на французский, а тот, третий, делал пометки на карте.
— А как ваши русские относятся к немцам? — спросил меня под конец встречи хозяин.
Я ответил, что по-разному. И это было действительно так: ведь среди нас находились и такие, что сами сдались немцам. Мне посоветовали исподволь готовить надежных людей к активному сопротивлению, а при удобной ситуации в будущем — и к восстанию. Но предупредили: при малейшей опасности — немедленно бежать.
— В случае чего, приходи ко мне, я тебя переправлю в надежное место, — пообещал француз.
Обстоятельства сложились так, что мне не пришлось воспользоваться его услугами. Мои посещения ювелирного магазина не остались незамеченными и, видимо, вызвали подозрения. Друзья предупредили о надвигающейся опасности. Я не стал ждать, пока меня начнут допрашивать под пытками. Пятого июля ночью вместе с Константином Хлебниковым и Александром Шестаковым мы ушли в горы. Мы бежали, когда нашу команду переводили в другой населенный пункт. Несколько суток плутали в отрогах Альп, прятались в виноградниках и кукурузе. Потом попали на какую-то ферму. Хозяин ее, пожилой француз по имени Аман, узнав, что мы русские, принял нас очень гостеприимно, предложил поесть, принес вина. С большим трудом нам удалось объяснить, что мы хотели бы пристать к партизанам. «Маки, маки», — говорили мы ему. Аман привел молодого парня. Мы ему повторили нашу просьбу. Они о чем-то поговорили, парень ушел и принес мне одежду: брюки, блузу, берет. Брюки и блуза — голубого и темно-зеленого сукна. Оказалось, что это цвета маки. На блузе виднелись следы засохшей крови. По всей вероятности, эта форма была снята с раненого или убитого француза.
На второй день нас переправили, как потом выяснилось, в один из отрядов одиннадцатой испанской партизанской бригады, которой руководил прославленный Мануэль Люкас. В отряде было полное смешение языков: тут — и испанские антифашисты, и французы, и русские. Получив автомат и патроны, я, наконец, вновь обрел возможность драться с оружием в руках.
К тому времени в Нормандии высадились союзники. А вместе с ними — и французские части. Немцам пришлось поспешно перебрасывать туда свои войска с южного побережья, но под ударами партизан эта перегруппировка иногда превращалась в беспорядочное бегство. Наши внезапные и стремительные налеты наводили на немцев страх.
Однажды наша бригада, преследуя немецкую часть, прижала ее к реке Роне. Мосты через Рону мы предусмотрительно взорвали, и немцы не могли переправиться с ходу. Завязалась ожесточенная перестрелка. Но продолжалась она недолго. Потеряв несколько десятков убитыми и ранеными и убедившись, что из этой ловушки им нет выхода, немцы сложили оружие.
Вам, может быть, покажется несколько странным мое состояние в то время. Я ликовал, я был, что называется, на седьмом небе! Подумать только: вчера еще сам немецкий военнопленный, я брал немцев в плен. Да неужели это правда! Неужели это наяву, а не во сне!
Другая крупная схватка произошла в конце августа с отступающей колонной немецких войск и власовцев. У населенного пункта Юзес, на повороте дороги, мы устроили засаду. Огонь по колонне открыли внезапно. Некоторые солдаты сдались сразу, без сопротивления — бросили на шоссе оружие и подняли руки. Но офицеры, эсесовцы и власовцы укрылись в ложбине, в виноградниках, и стали отстреливаться. Отступать им было некуда, они оказались в мешке. Когда перестрелка немного утихла, командир приказал мне обратиться к окруженным на русском языке. Я приподнялся и крикнул:
— Русские, бросайте оружие, переходите на нашу сторону!
В ответ раздались выстрелы. Не помню,
