Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
насчет «Геркулеса» и скотины-кота я решил пока придержать) и кивнул: проходи, мол. И я прошел.
Рядом с Астом – он сидит на дальней парте у окна – есть свободное место, и он уже машет рукой. Но я, не доходя две парты, внезапно торможу и усаживаюсь рядом с Миладой Авксентьевой.
– Можно? – произношу одними губами.
Недоуменный взгляд из-под каштановой челки, доброжелательный кивок.
– Садись. Чего опоздал?
Вот, теперь в самый раз про кота! Миладка фыркает в кулачок. Разумеется, ей и в голову не придет счесть хоть слово из всего этого правдой. Да и знает она, что у меня нет кота, бывала в гостях.
Кстати, о гостях…
– У меня девятого бездник, – шепчу. – Будешь?
– Бездник? – Брови недоуменно сошлись, а у меня в груди что-то екает. – Это что за зверь?
Ели-метели, это уж точно Женькино! Дело в том, что я был влюблен в Милку класса эдак с шестого – ну, или думал, что влюблен. И дико по этому поводу комплексовал. Звонил и бросал трубку, на уроках садился так, чтобы видеть ее, несколько раз даже решился проводить до дому и поднести портфель. А у него это все, значит, сейчас…
Что ж, тут остается только посочувствовать. В начале девятого класса Милада прочно вошла в небольшую компанию, сложившуюся вокруг нас с Серегой. А спустя всего три месяца объявила, что родители внезапно уезжают из Москвы – и она, разумеется, едет с ними. То ли в Сибирь, то ли на Дальний Восток, уже не помню. Мы пришли ее провожать: стояли у подъезда, говорили, вздыхали, смотрели, как Милкина мама мечется по тротуару – вызванное такси опаздывало. А Милада, покусав нервно губы, отозвала нас в сторону и шепотом сообщила поразительную вещь: оказывается, ни в какую в Сибирь они не едут. Семья уезжает в Австрию, в Вену. Уезжает из Союза. Насовсем. Тогда я толком не понимал, что это означает.
– Бездник – это день рождения, – торопливо шепотом пояснил я, делая еще одну отметку: полегче со сленгом, который кажется мне молодежным. Можно и не угадать. – Так придешь?
– Приду, – кивает. – Ты учебник-то открой, Геша смотрит…
Геша – это директор, он ведет у нас историю, но уничижительное прозвище никак не отражает наше отношение к нему. Геннадия Васильевича уважают – за грозную внешность, за признанную всеми справедливость. А еще за биографию: во время войны он был танкистом.
Был в школе дурацкий обычай: так непочтительно сокращать имена учителей. Мариша, Клавдиша, Зинуля… Мало кого из наших наставников миновала чаша сия. Трудовик, сухопарый, круглоголовый, плешивый и отчаянно лопоухий Александр Иванович, вечно расхаживающий по школе в засаленном синем халате, именовался Сан Ваныч. Военрука Георгия Палыча звали Жорой, а Алла Дмитриевна, миловидная, кукольной внешности, «англичанка», удостоилась ласкового прозвища Аллочка.
– У нас сейчас что, «СССР»? – спрашиваю, копаясь в сумке. А Женька тоже хорош – положил зачем-то оба учебника, и «Историю СССР», и «Новую историю». Мне что, монетку кидать?
– Ага, – кивок и лукавый взгляд. – Ты что, не проснулся еще? «Новая» будет во второй половине года.
Ловлю на себе неодобрительный директорский взор. Плохо дело, походу, Геша начинает терять терпение…
А вот мне не страшно – от слова «совсем»…
– «И тут, ребята, началось страшное…» уже было?
Есть у историка такая любимая присказка, когда он повествует о массовых побоищах, сражениях, казнях и прочих исторических ужасах.
Милка снова фыркает.
– Еще нет. Он только домашку спрашивал.
– Значит, будет, – уверенно заявляю я. Чуть громче, чем следует, потому на этом Гешино терпение заканчивается.
– Абашин, ты, надо полагать, хочешь высказаться? – грозно вопрошает он, постепенно закипая.
Я пожимаю плечами. В самом деле, откуда мне знать, к чему надо быть готовым? И явственно ощущаю, как внутри моего сознания заходится в панике альтер эго:
«Вы… ты чего? Офонарел? Сейчас вызовет, а это банан, ты же не учил!»
Банан – это двойка. Тут мне подсказка не нужна.
– Так мы ждем, Абашин!
Директор воинственно вскинул подбородок. Прямоугольное, словно вырубленное топором лицо раскраснелось, как всегда в минуты раздражения.
Я вздохнул, встал и пошел к доске.
«Я дерусь, потому что я дерусь», – так ответил Портос. А Наполеон, подумав, добавил: «Главное – ввязаться в бой, а там видно будет…»
Или он не так говорил? Не суть.
– Так что вы, Абашин, подготовили?
Раз перешел на вы, значит, на грани. И пусть…
– А что надо было? – включаю я дурака.
И вижу, как у сидящего на первой парте Андрея Куклина медленно отвисает челюсть. У Ленки Афанасьевой, его соседки по парте, губы изображают заглавную «О». Аст со своей галерки крутит пальцем у виска. Остальные тоже не отстают.
Пробрало, ребятки? Это называется «слом шаблона». Не сделавшему домашнее задание разгильдяю полагается выкручиваться, мямлить о трудностях дома, врать, что перепутал уроки…
Гешу, кажется, тоже зацепило. Вместо того чтобы без разговоров влепить наглецу тот самый банан, он повелительно тычет указкой в ближайшую парту.
– Куклин, что я задавал?
Андрюха вскочил весь встрепанный. «Лучший в классе по истории», – услужливо подсказывает память, но я на нее цыкаю.
– Подготовить устное сообщение по периоду перед Отечественной войной тысяча восемьсот двенадцатого года! – бойко отвечает он. – Тильзитский мир, завоевание Финляндии, военные поселения, война с Ираном…
– Еще реформы государственного управления и просвещения, – добавляет Геша. – Не все в истории, Куклин, сводится к войнам. Садись, молодец. А мы пока… – Он разворачивается ко мне, и я отмечаю, что роковой багрянец немного рассеялся. – …а мы пока послушаем Абашина. Итак?..
Я ухмыльнулся. Помнится, бродила в Сети история безымянного автора, посвященная малоизвестному эпизоду как раз нужного периода. Стиль изложения там, такой… своеобразный. Настолько, что я запомнил его почти слово в слово.
– Регламент? – деловито осведомляюсь я. – В смысле сколько у меня времени?
Ну если Геша и сейчас не выставит меня из класса – значит, я что-то насчет него не понимаю.
О стенки черепушки бьется в истерике Женькино сознание. Бедняга, такой стресс…
– Пяти минут хватит? – отвечает вопросом на вопрос директор.
Киваю. Вы хочете песен? Их есть у меня!
– Итак, война с Ираном, – бодро начинаю голосом блогера, записывающего очередной ролик. – В смысле – с Персией, он тогда назывался именно так. В тысяча восемьсот пятом году Россия воевала с Францией в составе Третьей коалиции. Но у французов был Наполеон, а у нас – австрийцы, так что успехов на горизонте не просматривалось. Тем временем на юге у персидского Баба-хана, с мурлыканием читавшего сводки с европейских фронтов, возникла идея. Баба-хан перестал мурлыкать и пошел вой ной на Россию, рассчитывая расплатиться за
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
