Книга Кедровая долина - Грейс Агиляр

укрепляющие средства. К несчастью, они не оказывали действия, и больной не приходил в себя. Мари стояла на коленях у ложа родителя. Ладони ее сжимали кисть его руки. Она передала бы ему свое тепло, если б он только мог его принять, но рука его оставалась недвижима и холодна.

На щеках Мануэля промелькнул румянец, глаза на мгновение открылись, и вновь сомкнулись веки. Казалось, он что-то хотел сказать.

Мари заметила секундную перемену: “Отец! – вскрикнула она, – заговори со мной, скажи, что прощаешь… и благослови…”

Сила отцовской любви на мгновение одолела смерть: “Простить? Благословить? – едва слышно произнес Мануэль, – да ведь ты стала женой Фердинанда, драгоценная моя Мари! Сбылись цель и мечта… Мое прощение и благословение с тобой! Как жаль уходить, как хочется видеть тебя… Но темно в глазах… Поцелуй меня, дитя…”

Мари бросилась на грудь отцу, покрыла поцелуями его лицо. Он тихо позвал: “Фердинанд…”

Фердинанд встал на колени, осторожно сжал слабеющую руку умирающего, благоговейно прижал ее к своим губам. Мануэль пытался говорить, но язык не слушался его.

“Ты мне больше, чем отец, – горячо промолвил Фердинанд, – я всегда любил и буду любить твое дитя. В обмен на преданность мою я получу ее любовь. Она никогда не узнает беды под моим крылом!”

“Мой сын, мой сын… да сбудутся слова твои… Жульен, брат, упокой меня рядом с Мирьям… Я хочу в последний раз услышать славу нашей вере…”

Затянули псалом. Когда-то лучше всех его пел Мануэль. Но сейчас его красивый голос не был слышен. Из последних сил Мануэль поднял правую руку, положил ее на глаза и почти беззвучно произнес “Слушай, Израиль…” Другие закончили молитву.

Фердинанд осторожно обнял Мари за плечи, хотел увести ее. Она вырвалась, бросилась к отцу, стала целовать мертвое лицо.

Глава 8

“Злых дум извне не ловит взор и слух:

Внутри, внутри змеится злобный дух!

Любовь – ясна, а Злобу, Зависть, Месть

Порой в усмешке можно лишь прочесть”.

(Джордж Байрон, “Корсар”, перевод Г. Шенгели)

Минул год или несколько более со времени замужества Мари. Жизнь молодой женщины текла спокойно и мирно, ибо Фердинанд, как и задумал, кроме любви дал супруге богатство и непроницаемую защиту. Мари обрела счастье с изъяном воспоминаний и тревог.

Тайная, истинная и скромная женитьба в Кедровой долине не разглашалась. За ней последовала открытая, показная и роскошная церемония в католической церкви. Высокого звания священник соединил соединенные сердца.

Как пожелала того Мари, она не была представлена королеве. Слабое ее здоровье и недавняя тяжелая утрата послужили Фердинанду удобными предлогами укрыть молодую жену от появления при дворе. Изабелла благосклонно приняла объяснение, тем более что важность поглощавших ее в то время политических реформ перевешивала неудовлетворенный интерес к молодой жене ее лучшего вассала.

Мари стала хозяйкой крупнейшего и богатейшего поместья в городе Сеговия, что в Кастилье. Поскольку Фердинанд Моралес слыл всеобщим городским кумиром, то не удивительно, что и на долю его супруги невольно выпадала добрая квота народной любви. Порой, ее призывали применить влияние и власть, и она делала это достойно и с прибытком доброму имени мужа и с пользой и приятностью для просителей.

Мари чувствовала себя надежно и защищенно. Обожаемая мужем, она училась его любить и училась быть счастливой. Молитвы ее достигли небес: король назначил Артура Стенли на высокий пост в далекой Сицилии, и, значит, тропа ее более не встретится с его тропой.

Увы, мука в душе Мари отказывалась умирать. Чем больше она боготворила Фердинанда, чем больше восхищалась им, тем горше была мысль, что она обманывает великодушие и любовь. Моралес честен и открыт и не заслуживает лжи. Она истинно считала себя недостойной его. Хотя, если подумать, многие недостойны солнца, но оно восходит!

Мари полагала, что будь его любовь не так горяча, а доверие не так безраздельно, и ей было бы куда как легче. В минуты тяжких дум Мари хотела пасть к его ногам с мольбой умерить чувства к ней. Но признание принесет ему боль и ранит в самое сердце. И она отвергала покаяние – ей, а не ему положено страдать!

Среди многих испанцев благородного происхождения, посещавших дом Фердинанда Моралеса, был некий дон Луис Гарсиа, человек приятных, скорее очаровательных манер. Он никогда не говорил прямо о своем звании или ранге, и никому не ведомо было поле его деятельности – то ли это церковь, то ли орган государства, то ли армия, то ли королевский двор. Казалось, он везде был принят. Любезность с таинственностью вместе настораживают людей. Интуитивное чувство опасности не находило объяснения, но и не покидало тех, с кем имел общение ласковый и обходительный дон Луис Гарсиа.

Страницы нашего повествования еще поведают читателю многое о характере и роли этого персонажа. Пока лишь отметим его приверженность аскетизму и строгим правилам жизни. Он слыл религиозным, чурался мирских удовольствий и страстей. Дон Луис рьяно соблюдал предписанные посты и изобретал для себе добавочные, дабы молитвы его вернее находили путь на небеса. Щедрой благотворительностью он завоевал почет у монахов и бедного люда Сеговии. Образцового католика дона Луиса Гарсиа любили холодно и не без опаски.

Дон Фердинанд тепло принимал в своем доме праведного гостя. Моралес не испытывал беспокойства. Абсолютная уверенность в непроницаемости брони из сплава доброго имени, богатства и монаршего покровительства не оставляла в его душе места для чувства опасности.

А между тем, благонамеренный и внешне холодный дон Луис питал самые горячие чувства к супругам Моралес. Завидуя признанию и ненавидя счастье, он всерьез озаботился исканием порочащих фактов. Дон Луис никогда не ведал любви, над этим чувством он скрытно насмехался. Он исповедовал злобу, амбиции, месть. Этот катехизис был родным его натуре и приносил ему успех.

Дон Луис мужал в аморальное атмосфере, которой дышала Испания до восшествия на престол королевы Изабеллы и короля Фердинанда. В те времена королевский двор потакал низким страстям и не почитал закон. Религия не играла роль защитника благопристойности. Убийство и насилие оставались безнаказанными. Казалось, порочные страсти есть лучшее руководство к действию, и добродетели нет места в стране.

Энергия новых монархов весьма способствовала возвращению законности и безопасности в Испанию. Людские нравы, однако, принимают реформы медленнее государственных устроений. Дон Луис Гарсиа был одним из тех, кто по-прежнему уповал на безнаказанность силы.

Фердинанд Моралес неохотно отлучался из своего дома в Сеговии, ибо расставание с молодой женой