– А как им понравится меньше? – с неподдельным интересом спросила Наташа.
Полицай усмехнулся и ответил:
– Это безразлично. Теперь им в любом случае мало не покажется.
– Тогда рассчитывайте на меня как на свидетеля. Меньше мороки.
– Отлично, фрау, – сказал полицейский и, козырнув еще раз, пошел к своей машине.
Злоумышленники уже были упакованы и бросали на Наташу злобные взгляды сквозь дымчатое стекло. Наташа посмотрела на них в последний раз и тут почувствовала, как кто-то тронул ее за локоть.
Обернувшись, она увидела перед собой здоровяка с арбалетом. Он учтиво склонил белокурую арийскую голову и сказал:
– Обстоятельства располагают к тому, чтобы я представился своей бесстрашной соседке. Курт Гассель, олимпийский чемпион по стрельбе из лука.
* * *
Обнаженная Наташа лежала на огромной кровати, широко раскинув ноги.
Стены просторной комнаты таяли в романтичном полумраке, который колыхался вместе с красноватым пламенем нескольких свечей, расставленных вокруг кровати. Сладкая истома охватывала Наташу, и она, полузакрыв глаза, слабо шевелила запекшимися губами.
На ее загорелых бедрах и животе были нарисованы несколько ярких концентрических кругов, напоминавших мишень для стрельбы из лука, и десятка этой мишени располагалась как раз там, куда всегда стремятся попасть мужчины. Разведя ноги еще шире, Наташа воскликнула:
– Ну где же ты, мой верный Зигфрид, я жду тебя! Твоя Изольда истосковалась в ожидании своего повелителя. Она ждет, когда твои мощные руки обнимут ее, она жаждет твоего сокрушительного проникновения! Приди ко мне, мой светлый рыцарь!
Курт, совершенно обнаженный, стоял в античной позе на полированном комоде, располагавшемся как раз напротив кровати.
Под тонкой белой кожей его крупного мускулистого тела так и перекатывались мускулы. На голове Курта был позолоченный венок, а в руке он держал вычурно изогнутый игрушечный лук, сильно напоминавший оружие Купидона. Внушительный член Курта находился в очень возбужденном состоянии и торчал вперед и вверх, словно говорил «зиг хайль!» невидимому фюреру.
Бивень Курта к тому же был украшен разноцветными полосками и черточками в примитивном стиле североамериканских индейцев, а ближе к мускулистому животу снабжен несколькими красивыми перьями, подобно стреле для лука.
Наташа застонала, и, выгнув живот так, что вход в ее жаркое лоно, окруженный нарисованными на загорелой коже кольцами, поднялся и открылся перед Куртом, выкрикнула:
– Я жду тебя, мой повелитель!
Курт отбросил лук и встал в позу стартующего пловца.
На его лице появилось выражение страсти, восхищения и решимости, и он, взмахнув руками, прыгнул с комода прямо на Наташу, стараясь сразу попасть членом куда надо.
Но, отталкиваясь ногами от комода, он поскользнулся на полировке, и его напряженный член вместо того, чтобы оказаться в горячей райской темноте, со всего размаху уткнулся Наташе в живот. Раздался негромкий хруст разрываемых тканей, гордый символ мужской мощи нелепо скривился набок, и под его кожей появилась быстро увеличивавшаяся синяя гематома.
Сто десять килограммов спортивного тела припечатали Наташу к постели, не принеся ей при этом ни малейшего наслаждения. Она увидела над собой разинутый и перекошенный от боли рот Курта, из которого неслись странные звуки:
– Пи-пи-пи. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи.
Просторная комната начала таять, огромная кровать уменьшилась в размерах, а Курт, изогнувшись, вылетел сквозь распахнутое окно в ночную тьму.
Наташа открыла глаза.
На тумбочке рядом с ее изголовьем стоял электронный будильник, издававший отвратительные, способные разбудить кого угодно звуки:
– Пи-пи-пи. Пи-пи-пи. Пи-пи-пи.
Слабой спросонья рукой Наташа хлопнула по будильнику, и он заткнулся.
Потом она отбросила одеяло и посмотрела на свой живот. Никаких кругов на нем не было. Вздохнув, она поднялась с постели и побрела в ванную, думая о том, что пора завязывать с этими новомодными снотворными.
Иной раз после них снится такая чертовщина!
* * *
Виктор Павлович Лузгин попал в поле зрения ныне покойного генерала Губанова уже давно. Ориентировки на серийного убийцу, пять лет назад терроризировавшего юго-восток Ленинградской области, висели тогда в каждом отделении милиции.
Самому Губанову не было ни малейшего дела ни до четырнадцати расчлененных женских трупов, найденных в разных лесочках, парках и подвалах, ни до поимки и предания суду кровавого маньяка, чья мрачная слава росла с каждой очередной жертвой.
Однако преступный почерк и психологический портрет серийного убийцы сильно заинтересовали генерала ФСБ, и он дал своим доверенным людям задание найти этого человека во что бы то ни стало и доставить к нему в целости и сохранности, а главное – втайне от официального правосудия.
По одному ему заметным штрихам и нюансам, проявлявшимся в каждом из убийств, Губанов понял, что перед ним не простой любитель чужой крови и смерти, а изощренный гурман, которому доставляет особое удовольствие планирование и исполнение шокирующих своей жестокостью и изобретательностью замыслов. Маньяк получал удовольствие не от самого убийства, а от созданной им конструкции события, в котором смерть жертвы была лишь ставкой в рискованной игре.
Губанов печенкой чувствовал, что этот человек окажется ему полезен, и, как это бывало нередко, не ошибся. В один прекрасный день двое его агентов, доказав свой высокий профессионализм, накрыли маньяка прямо в его берлоге, и убийства прекратились.
В течение полутора лет милицейские начальники, понукаемые вышестоящими чиновниками, суетились, пытаясь найти канувшего в неизвестность преступника, но их суета так ни к чему и не привела. Постепенно все начало затихать само собой, а когда 11 сентября 2001 года мир содрогнулся от двух взрывов в Нью-Йорке, то о маньяке просто забыли.
Забыли все, кроме Губанова.
Четыре года назад в один из сотен тысяч загородных домиков, плотным кольцом окружавших Город, привезли человека с черным мешком на голове.
В этом домике, ничем не отличавшемся от любой другой дачи, генерал ФСБ Владимир Михайлович Губанов занимался делами, хоть и связанными с его основной деятельностью, но не известными никому из его коллег, исключая нескольких особо доверенных сотрудников. В том, что они всегда будут молчать, у Губанова не было ни малейшего сомнения, потому что каждый из них имел в своей служебной биографии подробности, подобные смертному приговору и известные только Губанову. Застраховавшись таким образом, Губанов вполне полагался на своих помощников, и пока что все, что он делал с их помощью, проходило безукоризненно.
Губанов сидел на мягком диване и, потягивая пиво, смотрел на человека, стоявшего перед ним.
