— Ах, Кармель, Кармель… Это правда ты? Не могу поверить… Наконец-то.
Кармела стоит перед телевизором в халате и босиком, она закрывает глаза.
— Борха, послушай… Это уже заходит слишком далеко…
— Конечно, моя радость, это заходит слишком далеко. Тебе всегда нравилось, когда я заходил слишком далеко. Скажи мне, что на тебе надето?
Кармела слышит его дыхание. Но нет, это ее собственное дыхание, отраженное панелью телефона.
— Халат, — отвечает она почти автоматически. — Послушай…
— Сними его.
— Борха…
— Снимай халат. Сейчас. Давай.
Неизвестно, сколько прошло времени. Кармела по-прежнему стоит, потная ладонь сжимает мобильник. В телевизоре проезжают бронетранспортеры и танки, под кадрами текст: «Бенарес: некоторые эксперты ставят под сомнение эпидемию геморрагической лихорадки. Север Индии занят войсками».
— Борха, я обращусь в полицию, — говорит Кармела.
— Ты уже сняла халат?
— Я не хочу, чтобы ты мне звонил.
— Ага, ты хочешь, чтобы я повесил трубку? Скажи это. Если я отключусь, я больше не буду звонить. Ты слышишь? Никогда. Хочешь, чтобы я повесил трубку?
— Я хочу, чтобы ты оставил меня…
— Отвечай: да или нет. Это просто. Да или нет, Кармель. Ты не можешь решиться. Ты не хочешь, ведь правда? Прими это: ты не хочешь. Ты хочешь меня. Твое тело хочет меня. Ты знаешь это наверняка. Ты знаешь, как сильно ты хочешь…
— Нет.
Теперь Кармеле кажется, что Борха молча повесил трубку в одно из мгновений этого односложного ответа, которые показались Кармеле вечностью. А потом она слышит его смех.
— Ты хочешь меня, сучка, — говорит он.
— Борха, так больше нельзя. Хватит. Я вешаю трубку.
— Эй… Кармель… Да что с тобой? Почему ты не способна это признать? Вот я признаю: я не могу жить без тебя… Ты… Ты была…
Из окна доносится шум. Из окна в гостиной, двустворчатого, выходящего на крошечный балкончик верхнего этажа. Звук такой, как будто в окно выстрелили из ружья для пейнтбола.
Пока Борха выплескивает ей в ухо свою любовь, звук повторяется: один, два, пять, двадцать раз подряд. Прямоугольник окна заполняется липкими, желтыми, отвратительным градинами. Плотная туча заслоняет солнце. Пулеметная очередь, канонада, от грохота сотрясается стекло. Кармела кричит и пятится назад. Натыкается на компьютерный стол.
— …я так тебя хочу, я так тоскую по твоей… Кармела? Ты еще здесь? Что там за шум?
Кармела выключает телефон и говорит «подожди». Позже она поймет, что проделала эти действия в обратном порядке.
Шарнирная дверь, ведущая на балкон, вся покрыта мелкими липкими экскрементами. Кроссворд с заполненными клеточками, лишивший Кармелу вечернего солнца. Но девушку больше пугает не эта относительная темнота, а яростный шум, доносящийся с плоской крыши, — теперь он постепенно затихает. Кармела осознаёт, что это была не пальба, а что-то живое.
Хлопанье крыльев.
Шум затухает как убегающая волна. Отлив небесного моря.
Кармела протягивает руку и открывает окно. Балкончик и металлические перила покрыты кислотным снегом. Запах омерзительный. Маленькие птичьи какашки все еще трепещут, сползая по стеклу и по прутьям ограды, но Кармелу это не беспокоит.
Соседи тоже распахнули окна — то ли из-за упавших с неба бомб, то ли из-за шума. Из темных проемов высовываются головы, разинутые от изумления рты, тычущие в небо пальцы, но никто не выходит.
А Кармела выходит. Ступает босыми ногами по экскрементам с единственной целью — увидеть то, что с таким шумом уносится прочь от ее дома. Девушка смотрит на скрытое облаками солнце — нет, не там. Левее, к югу. Ступни ее скользят по вязкой массе. Кармела видит только стаю голубей — штук двадцать, ничего сверхъестественного; на ее глазах стая разделяется на две. «Видимо, они уже успели разлететься, — решает Кармела. — Их было больше, гораздо больше, и они разделились еще раньше, чем я вышла…»
— Ты видела? — спрашивает старушка из соседней квартиры, бледная, как при лейкемии. Соседка смотрит из углового окна, оно не так перепачкано. Дальше вдоль этой стены окна вообще чистые.
«Голуби собрались в кучу, опорожнились и разлетелись» — таков вывод Кармелы.
По улице, четырьмя этажами ниже, бегут люди.
Мобильник снова звонит. Кармела, чертыхаясь и оскальзываясь, пачкая ногами пол, возвращается в гостиную. Сжимает зубы и берет телефон. Кармела редко кричит. Редко скандалит. Редко оскорбляет людей. Ее личико прелестной куколки редко искажается гримасой ярости.
Теперь все это происходит одновременно.
— Борха, сученыш, оставь меня в покое! Ты понял?
Трубка молчит. Девушка тоже молчит.
— Кхм… Кармела Гарсес? — Незнакомый мужской голос.
Пунцовая от стыда Кармела разом возвращается к своему вежливому полушепоту:
— Слушаю.
— Мы не знакомы… Меня зовут Николас Рейноса, вот… Я был другом Карлоса Манделя.
— Да-да, — отвечает она пересохшими губами.
— Мне нужно срочно с вами встретиться.
5. Видео
Ей открывает дверь мужчина лет сорока пяти. Высокий и крепкий шатен с сединой у висков. В лице его есть что-то милое, комичное — и мужчина старается прикрыть это выражение сухостью манер. В его квартире на улице Мендес Альваро стоит запах краски, слышны крики, удары и какая-то толкотня, а фоном звучит Моцарт.
— Добрый вечер.
— Добрый.
— Я Кармела Гарсес. Простите, что так долго…
— Ничего страшного. Проходи.
Закрыв дверь за спиной у гостьи, хозяин кидается в комнату, к плоскому телевизору, где полицейские и штатские бегут по улице какого-то города, производя немалый шум. Мужчина нажимает кнопки «лентяйки» и оставляет моцартовское фортепиано звучать из колонки айпода в одиночестве.
Какое-то время он смотрит в немой телевизор, а потом оборачивается к Кармеле.
— Шоссе M-тридцать было забито под завязку. — Кармела до сих пор красная от спешки и до сих пор оправдывается. — Это была даже не пробка, а огромная парковка…
Она действительно провела два часа в идиотской пробке, тоскливо слушая вой сирен и новости о столкновениях полиции с манифестантами. Но Рейносу, определенно, не интересны ее личные обстоятельства.
— Да, — отвечает хозяин. — Перекрыли весь Пасео-дель-Прадо от площади Нептуно. Яростная манифестация в поддержку лондонской…
— Происходит целая куча всего.
— Да, целая куча.
Художник молча смотрит на нее. На нем перепачканная краской футболка, джинсы и голубые парусиновые туфли. Слегка выпирает брюшко, но руки тренированные, на рельефной мускулатуре проступают вены. Наверное, еще несколько лет назад этот мужчина следил за своим телом, вот только с возрастом привычка пропала. В хозяине дома все дышит силой и безалаберностью. Кармела являет собой полную его противоположность: серый брючный костюм, белый свитер, платочек на шее, туфли без каблуков, минимум макияжа — она кажется куклой, подтверждая прозвище, которое ей дали в школе.
