Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
Дом Кретьена был пуст. Всех Совершенных и членов их семей согнали в кучу и предложили отречься от ереси или умереть. Полторы сотни Добрых Людей предпочли костер.
Выбравшись наутро из крепости, Кретьен увидел, что на широком участке эспланады[15] возвышаются столбы для казни, а вокруг толпятся мрачные горожане, которых заставили присутствовать во время этой показательной расправы. Приговоренные шли к месту казни добровольно, а когда их привязывали к столбам, ясным взглядом смотрели на своих палачей, заставляя их виновато прятать глаза. Разглядев среди жертв сестру и отца, Кретьен до боли стиснул зубы. Он обязан увидеть казнь до конца, чтобы потом продолжить на земле их путь.
Марианна сначала молчала, но когда огонь поднялся выше колен, не выдержала и заорала что есть мочи. Чтобы не закричать, Кретьен засунул пальцы в рот и с силой сжал челюсти. Струйка алой крови побежала к локтю. Отец сгорел молча. Когда пламя костра, обхватив его голову, взметнулось ввысь, сын не выдержал.
— Папа! — захлебываясь слезами, воскликнул он и выбежал из укрытия.
— А! Маленький еретик! — Один из стражников злобно схватил его за шиворот и приподнял в воздух.
В ответ на это раздался истошный вопль матери, протягивающей руки из толпы, где в окружении охраны стояли родственники казненных. Враги еще не решили, что с ними делать, поэтому они стояли особняком. Воин брезгливо швырнул к ним подростка.
Мать Кретьена не казнили. Как ни странно, за нее вступилась другая мать — сеньора Матильда де Гарланд, сыном которой был один из самых жестоких крестоносцев. Матильда заверила католических священников, что вернет еретичку в лоно римской церкви.
***
— Так не стало половины нашей семьи. Позже, когда мы жили у родственников, умерли два моих младших брата — их здоровье, подорванное во время осады, так и не восстановилось. Затем от горя скончалась мама и я остался один. А ведь всего пять лет назад у нас была большая дружная семья, — закончил свой страшный рассказ Кретьен и надолго замолчал: на него снова нахлынули болезненные воспоминания.
На щеках потрясенной девушки появились дорожки слез. Сабина всей душой сочувствовала юноше — она в жизни не слышала ничего ужаснее.
Кретьен де Термес не злоупотреблял гостеприимством баронессы да Лонжер и заходил не чаще одного раза в неделю. Для Сабины этот день становился самым важным и солнечным, она внутренне готовилась к нему и после бережно перебирала в памяти каждый миг. Наконец-то девичьи мечты сбылись и она влюбилась в умного и трогательного юношу, с которым можно вести задушевные и интересные беседы. Сабине не нравилось, когда знакомые ей молодые мужчины хвастались удачной охотой или турнирными трофеями; к тому же значительная часть этих побед происходила лишь в воображении говорившего. Девушка считала подобный круг интересов весьма ограниченным, а потому недостойным внимания. И вот Господь услышал ее молитвы…
Со своей стороны Агнесса, убедившись в том, что Кретьен не охотник за невестами, стала снисходительней смотреть на встречи молодых людей. Скорее всего, юноша устал от боли одиночества и нашел в Сабине участливого друга, способного ему сочувствовать, вести согревающие душу беседы. Девушка же явно в него влюбилась. Впрочем, когда и предаваться любовным грезам, как не в пятнадцать лет? Главное, чтобы они не наделали глупостей, но тут Агнесса была начеку.
В начале мая Кретьен сообщил Сабине, что собирается проведать близких. По его загадочному тону и мимике девушка сразу же догадалась, что речь идет о его единоверцах-катарах. Разлука обещала быть недолгой, поэтому прощание было сдержанным. Впрочем, юная мечтательница предпочла бы более пылкое расставание.
***
— Сабина, это не обсуждается! Ты обязана пойти с нами на мессу! — едва не срываясь на крик, пыталась вразумить непокорную племянницу баронесса.
— Я не пойду на поклон к изуверу де Монфору! — Девушка была возмущена до предела. — Чтобы сделать такое, надо потерять остатки разума и совести!
— Не заговаривайся, дорогая племянница! Кого ты обвиняешь в отсутствии разума и совести? — Агнесса, обескураженная упорством девушки, не на шутку разозлилась. Ее все еще прелестное лицо исказила гримаса гнева.
— Простите, тетя! — воскликнула Сабина. — Но вы ведь прекрасно знаете, как обошлись северяне с семьей Кретьена. А сколько еще на их совести сломанных судеб? Тысячи! Вспомните, что сделали эти варвары с сотней пленных, после того как крепость Брама пала! Это чудовище Симон де Монфор приказал выколоть пленным глаза, отрезать нос и верхнюю губу. И только одному из ста изувеченных оставил единственный глаз, сделав поводырем. Эту жуткую процессию северяне отправили в замок Кабаре, защитники которого — бывалые воины — при виде нее похолодели от ужаса!
— Не надо читать мне мораль! Только за страдания Раймона де Сен-Жиля я готова перегрызть глотки всем симонам и фолькетам. Но пойми, нам надо как-то жить дальше, а значит, мы вынуждены хитрить! Во время войны эти понятия становятся равнозначными.
— Не пойду, это мое окончательное решение! — И Сабина в ярости отвернулась к окну, с силой прикусив дрожащую губу.
— Бог с тобой, — сдалась Агнесса, устало махнув рукой, и направилась в спальню к дочери, после обеда жаловавшейся на недомогание.
Хорошо разбираясь в природе человеческих взаимоотношений, сеньора де Лонжер умела ловко балансировать между различными объединениями, то и дело возникающими в неспокойной придворной жизни. И сейчас, во время войны, успешно поддерживала отношения со сторонниками епископа Фолькета и графа Тулузского. Агнесса всей душой принадлежала Раймону де Сен-Жилю, но понимала, что военное счастье переменчиво. Не сегодня-завтра де Монфор войдет в город, и тогда сторонники епископа одержат верх. А терять тяжело нажитое благосостояние ей ох как не хотелось! К тому же она обязана была обеспечить достойную партию не только дочери, но и племяннице. (Несколько лет назад мать Сабины умерла и девочка осталась круглой сиротой.) Ради этого Агнесса была готова на любые компромиссы.
И вот страшный день настал: Симон де Монфор был в Тулузе. Он уже с полгода являлся ее «единоличным властителем», однако, опасаясь лютой ненависти горожан, не решался в нее войти. Наконец в Лангедок явился французский принц Людовик[16], своим присутствием официально подтвердив, что власть над Тулузой передана новому вассалу, и у де Монфора появился повод вступить в столицу графства. Он сразу же объявил о торжественной мессе, которую епископ Фолькет отслужит в базилике Сен-Сернен, и обязал присутствовать на этой службе местную знать, консулов[17] и именитых горожан.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 133
