А потом потянулись монотонные серы дни, состоящие из работы, алкоголя и частых поездок на кладбище. Ничего не помогало. Ничего не спасало, от слова совсем. Сколько бы это продолжалось — я не знаю. Мозг совершенно не работал, не слушался. Я был мыслями в прошлом. Я жил воспоминаниями. В тех пьяных бреднях я видел их, свою семью, говорил с ними. Я рыдал и умолял их забрать к себе. Мои молитвы не были услышаны.
Городская квартира стала для меня чем-то запретным. Я не мог туда заставить съездить. Там была атмосфера, которая напоминала о них. И если со смертью Сони я со временем смирился, продолжал жить в нашей квартире, то теперь словно стена. И эту стену ничто сдвинуть или разрушить не ожжет. Блок в голове. Там всё пропахло ими. Там слишком много воспоминаний. И эти воспоминания убивали медленно, но уверенно что-то в моей душе.
Сейчас же я временно ютился в своей спальне, живя у родителей. Мама с отцом первое время пытались на меня влиять, не помогло. Смирились, не трогали. Отец сдал, мама каждый раз хваталась за тонометр и мерила давление. А я если не пил, то просто валялся в темной комнате и пытался спать. Как жить дальше? Бизнес? Он у меня отлично налажен. И эта стезя меня уже так не вдохновляла. Женщины? Увы, но мысли не о них. Какая-то прострация. Тяжёлый камень на груди и безысходность.
Продать квартиру, в которой столько воспоминаний о них, не смог. Спустя некоторое время смог себя заставить туда наведаться. Заезжал, ходил вокруг да около дома, тоскливо смотрел на окна. Уезжал. Приезжал. Смотрел на окну и уезжал. А в один день смог войти. Ходил огромными просторными светлыми комнатами и сжимал кулаки. Я даже вещи сына не разобрал. Их мне заботливо собрала в коробок медсестра, передала Евгению.
И теперь я видел любимые гаджеты парня, портмоне, какие-то пацанские брелки и полуразбитый мобильник. Пнул ногой коробку и вылетел из комнаты. Меня всё бесило. Гнев не испарился из моего нутра. Мне хотелось выть раненым зверем. На всех, на каждого.
Поездка в супермаркет. Алкоголь. Много алкоголя. А потом путь на кладбище с бутылкой коньяка. Из разу в раз так, этому нет конца. Это меня убивало.
Алина
— Ты готова?
— Да, — кричу из комнаты, — минуту, — хватаю шарф и выхожу в коридор, где уже стоит и ждёт меня Рома.
— Ух ты, — улыбается он, и я довольно улыбаюсь в ответ, понимая, что ему нравится. Не зря провела столько времени у зеркала.
Худшие сутки в моей жизни однозначно научили меня одному: теперь я безоговорочно видела похоть в мужских глазах, смотрящих на меня. Я могла различить её и физически почувствовать. До этого я, как и все наивные девочки, не сильно загружала свою голову, допридумывая романтический бред за мужчин. Теперь всё было чётко, и мужчин я боялась.
В глазах Ромы не было похоти. Он был трогательно влюблён в меня, и меня это тоже пугало. Я помню, как его из-за меня избили. Помню, чем мне угрожали, и старалась держаться подальше от него, но он был на удивление настойчив и слишком мужественен для своих лет. Просто не знает, с чем имеет дело. И не стоит ему знать этой грязи.
Раньше я думала, что я смелый человек, но тогда я поняла, что трусиха. И мне не было стыдно. Никто в своей жизни не должен сталкиваться с такими выборами и попадать в такие ситуации, как угораздило меня.
— Нужно заехать в одно место, мама напомнила, что я забыл кое о чём важном и неприятном.
Нужно было заехать на кладбище и отвезти цветы бабушке, по которой сегодня сорок дней. Я селгка приподняла брови, но тут же дала себе мысленного пинка. Такое себе, конечно, мероприятие перед первым свиданием, но как можно отказать.
Рома ни в чём мне не отказывал, а за прошедший месяц негатива и грязи хватало. Я не хотела даже вспоминать и окунаться в это. Универ превратился в поле боя после того, как в больнице умер Давид. Естественно, сплетни мигом полетели по всем потокам. И я стала изгоем и обьектом для травли. Потому что я, конечно же, оказывается, делала минет парню, который убил бабушку, разбился сам, а мне хоть бы что. Мне приписывали такие детали, что волосы шевелились в голове. Хуже стало, когда прилетел из командировки отец и всё это следователь и деканат озвучил ему прямо в лицо. И озвучил, кто активно топил за эту версию.
— Я откручу этому Камаеву его тупую голову!
— У него умер сын, пап. Судьба его уже наказала. Лучше поблагодари вселенную, что твоя дочь шагает рядом с тобой, и не копи гнев там, где он не нужен.
— Ты невинная жертва, а из тебя пытаются сделать непойми что!
— Но ты же знаешь, что это не правда. Я знаю. А всем в округе не докажешь, даже если бы камера в автомобиле была, люди всё равно думали что им удобно. Папа, я в порядке. Пожалуйста, давай просто не будем, я хочу навсегда об этом забыть.
Он не спорил и согласился. Мы оба хотели об этом забыть.
Папа уехал в очередной рейс, на этот раз на два месяца, а прежде выбил в деканате для меня дистанционное обучение на время, пока кривотолки не утихнут, и я была ему благодарна за это. Это был последний раз, когда я вспоминала Камаева. Я заблокировала и запечатала любые воспоминания о тех сутках в непонятном доме.
Первое время мне снились кошмары и эротические сны, но курс успокоительного восстановил мой сон. Дистанционка — душевное равновесие.
А Рома взялся залечивать дырень в душе, которая образовалась после слишком внезапного введения во взрослую жизнь. Его милые ухаживания и порой неуместная романтика будили то, что казалось навсегда умерло в моей голове.
Мы вошли на территорию кладбища. Я поежилась. Со времен смерти мамы не люблю кладбища. Каждый раз, когда заходишь в такое место, появляется ощущение, что оставляешь здесь частичку души.
— Ты в порядке?
— Не совсем. Но давай сделаем это.
Пока Рома переступил через ограду и понёс цветы к могилке, я тактично отвернулась. Взгляд зацепился за знакомую фигуру. Я качнула головой, словно увидела привидение.
Может это и было приведение? Он стоял далеко, но недостаточно далеко, чтобы можно было надеяться, что я его с кем-то спутала, и пил что-то из горла. Его впечатляющую фигуру в принципе трудно спутать с кем-то в толпе.
Я резко отвернулась, чтобы не пялиться и не пересечься с ним взглядом. Вспомнила последнее напутствие Евгения, который чётко дал указ не попадаться боссу на глаза. Никогда и ни за что, ни при каких обстоятельствах, для моего же блага. Евгений выражал свои мысли четко и бескомпромисно. И меня охватила удушающая паника, прям как будто эта огромная рука снова сомкнулась на моем горле.
— Рома, прости, но мне нужно немедленно убраться отсюда.
Он непонимающе оглядывается, но, видя мой вид, тут же встаёт на ноги, берёт меня за руку и ведёт к выходу.
— Ты что здесь делаешь? — из ниоткуда вынырнул Евгений и попытался заслонить меня своей широкой фигурой, — вам лучше уйти по добру, по здорову. Он уже месяц здесь ошивается.
