— Алкей — твоя первая истинная любовь, — пела голосом, ветра Афродита, — но он этого еще не знает.
— Тогда явись и наставь его, — прошептала я.
— Когда для этого придет время, — отвечала богиня. — При всей моей любви к тебе я не могу торопить судьбу. Пряхи ткут медленно, согласно своему желанию.
— Несправедливая Афродита!
— Меня уже называли несправедливой.
Она рассмеялась и исчезла.
Все есть у Афродиты,
Она может возвращать себе девственность,
Окунувшись в море.
Так что же могу дать ей я?
Всю ночь истошно скрипели канаты. Звезды прятались за тучами. Нашу лодку швыряло, как щепку. Мы пожалели, что не причалили к берегу и не провели ночь на твердой земле, укрывшись парусом.
На следующее утро небо было невероятно чистое и яркое. Пальцы Эос коснулись наших парусов, и те порозовели. Мы плыли, огибая остров, к Митилене с тремя людьми Алкея — посмотреть, что получится. Согласно плану, двое должны были сойти с Алкеем на берег, чтобы совершить свое кровавое дело. Третий — остаться со мной на борту. Мы собирались укрыться в бухточке неподалеку от Хиеры и ждать известий. Но мы не успели добраться до Хиеры. Держась у самого берега, миновали храм Диониса в Брисе и были на пути к Хиерскому заливу, когда нас стал преследовать черный корабль под огромным черным парусом.
Поначалу Алкей решил, что это случайное совпадение, но вскоре стало ясно, что черный корабль идет за нами, и идет быстрее, чем мы.
И вот вдоль скалистого побережья началась гонка. Когда черный корабль приблизился, мы увидели, что на моряках маски сатиров, что у них щиты с гербом Питтака и что они размахивают копьями с бронзовыми наконечниками.
«Пираты», — была первая мысль Алкея. Но это были не пираты. Корабль послал Питтак. Это была политика под личиной морского разбоя. Я взмолилась Афродите.
— Ты молишься не той богине, — угрюмо заметил Алкей. — Ей на такие дела наплевать. Попробуй обратиться к Афине. Вот это воительница! Именно она спасла Одиссея!
Он и в минуту опасности продолжал смеяться, хотя было совсем не до шуток.
Поначалу мы надеялись уйти. Команда у Алкея была умелая, но этого оказалось недостаточно. Мы потеряли много весел, а на черном корабле их было в избытке, и сидели на них рабы. Море бурлило, и за бортом поднимались высокие волны. Алкей успел их воспеть в своих стихах.
«Перед тем как поднять парус, посмотри вдаль, — пелось в его знаменитой песне, — выйдя в море, ты станешь игрушкой волн».
Но сейчас не время было напоминать ему об этом пророчестве.
Я помню грохот воды о днище, брызги, перелетающие через борт, помню ощущение, будто наше суденышко, как в ночном кошмаре, движется назад. Черный корабль неотвратимо приближался. Запах сырого дерева, просмоленной сосны и моря всегда вызывает в моей памяти те страшные мгновения. Он вышел из водяной пыли, пронзая нас взглядом выпученных глаз и направляя в нашу сторону покореженный волнами таран, похожий на клык мифического животного. Он приближался, двигаясь все быстрее, и вот уже их бушприт почти касался нашей кормы. Сатиры присели на палубе, готовые перепрыгнуть к нам на борт и расправиться с нами.
— Прыгайте! — скомандовал Алкей, когда сатиры с черного корабля бросились к нему.
Я посмотрела на Алкея в последний раз, слезы застилали мне глаза. Но все же, хоть и в тумане, я видела любимое лицо. Я бросилась за борт и поплыла, словно меня преследовали фурии.
— Мы еще встретимся, — крикнул он, — в этом мире или в ином!
Пока хватало дыхания, я гребла к берегу как сумасшедшая.
Я любила его, но он никогда не принадлежал мне без остатка, а потому на протяжении всех последующих приключений оставался для меня чем-то вроде мифа. Встретившись снова, мы были старше, но стали ли мудрее?
Спрыгнув с корабля и расставшись с Алкеем, я изо всех сил гребла к берегу моего зеленого острова и словно потеряла представление о времени. Я устала, обессилела. Дышала так, будто сердце вот-вот разорвется. И когда уже думала, что иду на дно, резкий удар снизу вернул меня к жизни. Я посмотрела в глубину и увидела, что меня поддерживают на плаву дельфины. Эти игривые существа прыгали и ныряли вокруг, поднимали меня над водой, когда я уже тонула. Они проводили меня до пустынного берега и вытолкнули на сушу.
За мной отправилась погоня во главе с моим дедом, но тогда я этого, конечно, не знала. Несколько дней я прожила на песчаном берегу, мои губы обветрились, и я так оголодала, что стала есть крабов — ловила их и ломала панцири. Мой хитон превратился в тряпье, кожа почернела на солнце, я перестала быть похожей на женщину (да и одета я была как мальчик), меня саму можно было принять за странного человекоподобного краба, суетящегося на берегу.
Я поняла, почему мои предки поклонялись в первую очередь Посейдону, богу пенных гребней. Море — источник жизни для островитян. Но оно еще капризнее золотой Афродиты, которая родилась из него, такая же непредсказуемая. Рев океана едва не убедил меня оставить Афродиту ради Посейдона. Может быть, богиня прокляла меня за то, что я колебалась в вере. Афродита из тех богинь, что не терпят измен. Вообще-то это свойство всех богов — яростная ревность. Боги — это дети с аппетитами взрослых мужчин и женщин. Вот почему они нас так мучают.
Не знаю, сколько я прожила в безвременье на этом берегу, постоянно думая об Алкее, чтобы выжить. Дни сменялись ночами, а ночи днями. Я построила шалаш и научилась ловить рыбу голыми руками. Я сплела головной убор из листьев, а из веток сделала постель. Когда ушел страх, я стала гордиться собой: такая жизнь оказалась мне по силам. А потом меня спасли еще раз. За мной на небольшой лодке приплыл мой дед со своими людьми. Он был уверен, что найдет меня мертвой. Они прочесывали море в поисках тела, и из-за страха за мою жизнь дед из ласкового превратился в свирепого.
— Питтак убил бы тебя за то, что ты вступила в заговор с Алкеем, — закричал он. — Ты маленькая дурочка, которая приносит беду себе и своей семье. Но я тебя спас. Я пообещал Питтаку, что выдам тебя замуж… Нашелся некий Керкил из Андроса. Ему нужна жена из благородного семейства. Он согласился взять тебя, невзирая на твой непокорный нрав.
— Мой непокорный нрав!
Я даже плюнула.
— Ты кто — мой дед или мой тюремщик?
Его брови сошлись на переносице. От сочувствия, которое он, может быть, и питал ко мне до этой минуты, не осталось и следа. Мы поплыли назад в Эрес, не обменявшись больше ни словом.
Итак, я выхожу замуж за человека уродливого, но достаточно богатого, и это должно сломить мой дух. Они решили, что домашнее хозяйство и воспитание детей заменят мне дар муз. Погруженная в заботы по дому, я не смогу выкраивать время на политические заговоры или любовные приключения. Или на поэзию.
В те дни я не видела особой разницы между браком и смертью. Вспоминая ту брачную процессию, я думаю теперь, что она мало чем отличалась от похоронной. Моя мать, дед, с бабкой, братья и я снова направлялись из Эреса в Митилену, где меня должны были отдать этому старику Керкилу.
