— Ты это. Ива, — начал он, суетливо падая на стул. Петухов не знал, куда деть руки и ноги — дёргался, не в силах усидеть спокойно. — Слышал, переезжаешь?
Шила в мешке не утаишь, и лгать смысла не было. Но я молчала, ожидая, что он скажет, хотя приблизительно догадывалась, о чём пойдёт речь: Идол исправно доносил до меня сплетни коммуналки. К стыду, я не могла вспомнить имени Петухова. Как-то не общались мы никогда, кроме баталий за туалет да кухню.
— Мы тут вот что подумали-то. Нюра, жена моя, значится, беременная. Нам расширение положено, во-о-от. Сына ждём! — стукнул Петухов себя кулаком в костлявую грудь. — На кой тебе комнатуха эта? В дар бы нам. Сразу. В долг, так сказать. А мы потом выплатим, да. Постепенно.
С чего он собирался её выплачивать, неизвестно. Все знали: Петуховы еле сводят концы с концами.
— Нет, — просто сказала я.
Петухов тут же показал боевой оскал — выпятил два передних золотых зуба и блеснул металлическими коронками справа.
— Ну, ты это. Подумай. Не руби с плеча-то сразу. Чо там. А то пожалеешь сто раз, дело говорю, ага!
Он повышал голос, подвизгивал, как свинья, входил в раж. Ещё немного — и начнёт оскорблениями и матами сыпать. За ним не заржавеет.
Я не знала, что будет завтра. Чем обернётся подарок неизвестного отца. А эта комната — моя. То, что принадлежит мне по праву. Так что Петухов зря петушился.
— По закону и по всем документам эта комната принадлежит мне. А уж если вам положено расширение, просите у государства. Пусть обеспечивают многодетную семью жильём. Завод пусть беспокоится, где вы работаете. А это — частная собственность. Поэтому — нет.
Не знаю, зачем я ему объясняла. Петухова это только ещё больше разогрело.
— Во как ты заговорила, тихушница! Да я тебя сдам куда надо, вязальщица херова! Ты, блядь, у меня попляшешь, злостная налогонеплательщица! Развела здесь бизнес подпольный, понимаешь, тварь!
— Выйдите вон, — указала ему на дверь, но Петухов берегов не видит — попёр на меня с кулаками, выпятив тщедушную грудь.
Я знала, что не выдержу удара и боли, но позволить ему угрожать и хамить не могла. К счастью, Идол был на страже. Мой добрый ангел. Иногда.
— А ну, ты чего? — ворвался он в комнату и схватил Петухова за грудки. — Пшёл отсюда! Вон! Ещё раз зайдёшь или гребень свой петушиный поднимешь — отхожу, мало не покажется!
Он выпихнул Петухова из комнаты, они ещё там немного ругались. Кажется, Петухов всё-таки получил тумака. Пока шло разбирательство, я сидела на кровати, опустив руки.
Прошла на волоске от беды. Не знаю, что было бы, ударь он меня. Не знаю, чем утешал Петухова Идол, но больше рыжий ко мне не сунулся. Затаился.
Перед самым отъездом ко мне постучалась Ираида. Вошла бочком в комнату. За нею вслед — неизменные два хвоста. Шикарные ухоженные кошки. Сытые и мордатые. Хоть на выставку — шерстинка к шерстинке.
— Мы дружили с твоей бабушкой, — выдала она после небольшой паузы.
Откровение. Я не помню этого. Потому что Ираида Исааковна всегда держалась особняком. Не помню, чтобы она с кем-то общалась или дружила, принимала гостей или родственников. Она и кошки. Я считала, она одинока, а поэтому старается избегать лишней боли, живёт в своём мире и любит своих персов. Неизменно пара. Эта — не первая на моём веку.
— Странно, правда? — заглядывает она мне в глаза. — Давно это было. Молодость, глупости, ошибки.
Она почти нормальная сейчас и не напоминает ту сварливую склочницу, что мелочится из-за конфорки или из-за невыключенной лампочки в туалете. Но что ею движет? Просто поговорить напоследок?
— Не продавай комнату, — неожиданно прерывает она поток воспоминаний. Слова её звучат резко, как тормоза машины. Я вздрагиваю. — Пусть останется память. Хоть на какое-то время. Пусть. Ниточка с прошлым, которое не обязательно уходит навсегда.
Я бы спросила, что это значит, но боялась ненужных откровений — мне и так было тяжело прощаться с местом, где я выросла.
— Я не собиралась продавать. Здесь всё останется, как есть. Я забираю только личные вещи да и то не все.
Старуха кивает, улыбается. У неё явно улучшается настроение.
— Вот и хорошо. Вот и славно, — бормочет она, поднимаясь. — Бася, Дася — за мной!
Кошки идут за ней как привязанные, а я почему-то думаю, что всех её котов звали Бася и Дася. Какое устойчивое постоянство…
* * *
Переезд назначили на воскресенье. Ещё через три дня, как я позвонила Самохину. Он не лгал: все формальности со сменой фамилии мы утрясли быстро. Где надо написали заявление, подмахнули нужные бумаги.
— Поздравляю, — Самохин не выглядел ни довольным, ни радостным. Сделал своё дело, как сделал бы его для других своих клиентов. Официально мне нужно было сменить паспорт и вступить в права наследования, но переехать я могла уже сейчас.
Идол организовал своих друзей-собутыльников, и они живо перенесли мои вещи в заказанную машину. Немного вещей и много упаковок с нитками: я всегда закупалась впрок и любила иметь под рукой весь цветовой спектр. Старенький ноутбук и кое-какие безделушки, дорогие сердцу.
Всё остальное я решила оставить.
Идол поехал со мной. Веселился неестественно, крутил головой по сторонам. Самохин не возражал, что я взяла с собой помощника. Он вообще выглядел отстранённо и пребывал где-то глубоко в себе.
Выезжая со двора, я обернулась. Проводила взглядом привычный подъезд и знакомую аллею. Что ждёт меня впереди, я не знала. Зато была уверена: всегда смогу вернуться назад, если вдруг колесо фортуны решит закрутиться слишком быстро.
Я думала: всегда успею сойти с подножки мчащегося вдаль поезда. Я была уверена: всегда сумею остановиться вовремя, если рулетка жизни перестанет мне благоволить. Вера в собственные силы никогда не подводила, а внутреннее чутьё позволяло делать правильные шаги.
Я надеялась, что так будет и в этот раз.
8. Андрей Любимов
— Пап, а мы в гости пойдём? А цветочки подарим? Там новая тётя, ты видел?
Сегодня с утра опять день испорчен. Вместо привычного завтрака, а потом прогулки, Катюшку захватили эмоции, связанные с новосельем у соседки.
Я видел её мельком. Всё такая же хрупкая — ничего не изменилось, но тело отреагировало по-своему. Сладко кольнуло в паху. Чисто мужская реакция — инстинктивная. И покатилось лавиной. Я вспомнил её запах, синь глаз, линию скул. Жутко разозлился и на себя, и на безмозглую нижнюю чакру, а поэтому нарычал на дочь.
— Екатерина, — она всегда пугается, когда я называю её полным именем. Всегда думает, что делает что-то не так. — Ты помнишь, что я тебе говорил?
У Кати — большие глаза и чуть дрожит нижняя губка. Она затихает и смотрит на меня, как жертва на хищника. Но меня этим не проймёшь. Почти.
