4 глава
Злата
Артур делает большой глоток и плавным жестом отталкивается от дверного косяка. Кивком указывает на комнату и, не говоря ни слова, скрывается в ней.
Вот как у него получается отдавать распоряжения, не потратив ни единого слова?
Я тороплюсь за ним, потому что боюсь. Не Крымского, а того, что в последний момент передумаю. Кажется, во мне так мало осталось решимости, что в любую секунду она может иссякнуть, покинуть меня, и всё окажется напрасным.
Артур стоит у окна, ко мне спиной. Как и при первой встрече. В небольшой, но уютной комнате, обставленной просто и "по-мужски", в центре замечаю тёмно-зелёный диван, рядом с ним журнальный столик, в дальнем конце кресло, а в противоположном — книжный шкаф. Точно такой же как и в моей комнате, даже корешки похожие. Кроме этого пара стульев и всё. Ни декоративных подушек, ни пыльных статуэток или картин на грубо оштукатуренных стенах.
Замираю в дверях, пока Крымский не поворачивается. Делает несколько ленивых шагов и оказывается в самом центре комнаты.
— Я обещал тебя выслушать, но не обещал тебе верить, — Крымский с громким стуком ставит стакан на стеклянную столешницу и, вытащив стул на середину комнаты, переворачивает спинкой вперёд и седлает его.
Вытягивает длинные ноги, а я, как загипнотизированная, смотрю на его обувь. Невероятно чистую, и это почему-то кажется таким странным.
Вот ещё, нашла о чём думать сейчас!
Откашливаюсь, пытаюсь сглотнуть плотный комок, но во мне бушует сейчас так много эмоций, а мысли настолько перепутаны, что боюсь не собрать их в кучу и потратить зря единственный шанс. Вряд ли Крымский ещё раз позволит мне высказаться.
— Понимаю, ты не обязан мне верить, — пожимаю плечами, будто ничего эдакого в его словах нет.
— Злата, послушай меня внимательно прежде, чем откроешь рот и начнёшь вешать мне лапшу на уши, — злые слова, а в глазах усталое безразличие. — Я каждое твоё слово проверю. Нарою о тебе даже то, что ты сама не помнишь. Уже рою. Потому, если соврёшь хоть в мелочи, потом плакать будет поздно.
Я снова сглатываю и киваю.
— Проверяй, пожалуйста, — смотрю прямо в глаза Крымского, чтобы понял: я не для лжи к нему явилась. — Можешь даже пытать, у меня всё равно только одна версия, и я от неё не отступлюсь.
— Рассказывай.
— А можно… можно мне попить? — решаюсь, а Артур молча выходит из комнаты и через минуту возвращается с пол-литровой бутылкой минералки.
Жадно пью, пузырьки щекочут язык, и должно стать легче. Должно ведь! Но внутри всё тот же пожар, который у меня не получается ничем затушить. Больно, горячо, будто голыми ногами ступаю по раскалённому пустынному песку, а невидимое солнце сжигает дотла.
— Спасибо, — закручиваю крышечку, а Крымский снова занимает свой “пост”, складывает руки на спинке стула, упирается в предплечье подбородком и ждёт.
— Напилась? Теперь присядь и расскажи мне, Злата, почему ты ненавидишь Романова?
Вздыхаю. Именно это — самый трудный вопрос, потому что в ответ на него нужно всё-всё рассказать, окунуться в это снова и снова. Но я собираю остатки воли в кулак, говорю себе, что так надо, и выталкиваю слова из онемевшего горла, а они прячутся от меня в гудящей голове, не хотят складываться в стройные фразы.
— Он… мы были женаты пять лет, а потом… Коля довольно быстро перестал быть любящим и милым, но не трогал меня. А полгода назад у него сорвалась какая-то сделка, Коля слетел с катушек: вернулся домой пьяный, злой, выгнал всю прислугу и избил меня так сильно, что чуть не убил. Но лучше бы убил.
Всё, сказала. Только легче от откровенности мне не становится.
Я втягиваю воздух сквозь сжатые зубы. Касаюсь лица, надавливаю на кожу, но она онемела. Ничего не чувствую, совершенно. Может быть, тогда я всё-таки погибла, и всё это мне только мерещится? И долгие месяцы в больнице, и решение отправиться к Крымскому, и он сам?
— Почему? — простой вопрос, на который так сложно озвучить ответ.
— Я… я потеряла ребёнка, — кусаю щёку изнутри, чтобы заглушить душевную боль физической. — Из-за его побоев потеряла. Я так долго не могла забеременеть, так хотела этого, так радовалась. Даже решила от Коли уйти, думала, что справлюсь сама. Это казалось хорошим знаком, толчком к действию. Мой ребёнок… ему уже было пятнадцать недель — не сразу к врачу пошла. И он… он уже не был горошиной, ещё немного и шевелиться бы начал.
Из меня льются слова мутным потоком, не остановить. Не могу понять, зачем вообще говорю всё это Крымскому — он мужчина, чужой человек. Не жилетка, не мой личный психолог, не духовник. Но остановиться сложно, когда так долго держала всё внутри и даже думать себе о многом запрещала, иначе бы с ума сошла.
Крымский не перебивает меня, но слегка прищуривается. Позы не меняет, только взгляд становится ледяным.
— Ты не похожа на беспринципную бабу, которая о таком может врать.
Нет, Крымский, о таком врать мало у кого получится. Господи, ну, поверь ты мне, послушай меня, услышь.
— Я хочу ему отомстить, мне больше ничего не надо. И для этого мне нужен союзник.
— То есть я?
— Ты.
— Значит, ты пришла, чтобы моими руками добраться до мужа? — улыбается, но со стороны больше на оскал похоже. А у меня чувство, что подо мной земля разверзлась, и пропасть с каждой секундой всё шире.
— Нет, я пришла, чтобы помочь тебе самому его уничтожить, — призываю на помощь свою способность держать себя в руках. — А ещё, чтобы предупредить. Артур, одной мне не справиться, правосудие бесполезно — я ведь пыталась, но это невозможно, когда все вокруг куплены. Да и времени прошло много, не смогу уже доказать ни факт побоев, ни выкидыша. Они ведь всё уничтожили: мою карту, результаты анализов, абсолютно всё. Нас даже развели заочно, без моего ведома. У меня ничего нет, но деньги меня волнуют меньше всего. Просто хочу справедливости. Мне кажется, я её заслужила.
Крымский молчит, не перебивает, и мне кажется, что вижу в его глазах, если не искренний интерес, но точно лёгкое любопытство. Это придаёт мне сил, и я перехожу к самому главному:
— Ты знаешь о тендере на застройку Савеловских пустырей?
Крымский напрягается и каменеет. Значит, я попала в точку!
— Коля выиграет его, я точно знаю. Он участвует в нём через подставных лиц. Ему нужна эта земля, но тебя он кинуть хочет сильнее. Увести у тебя из-под носа очередной объект, сорвать твои планы — этого он желает страстно.
— Откуда ты знаешь?
— Коля часто говорил, что лезть в мужские дела — не бабское дело. Он меня никогда всерьёз не воспринимал, думал, я глухая и слепая. Только я иногда слышала его разговоры, а складывать два и два умею. Я же не дура.
— Вижу, что не дура.
