— Наверное, яблок в саду много, да?
Про яблоки мне совершенно неинтересно, как и про картошку с огурцами. Просто мама любит рассказывать про сад, а я хочу сделать видимость, что нас что-то связывает.
— Какие яблоки сейчас, Таисия, — звучит нетерпеливый вздох. — Рано. — И тут же чуть громче: — Девушка! Где у вас тут помидоры по акции? Туда я уже ходила... Там без скидки.
Из вестибюля доносится звук разъезжающихся дверей, означающий, что мне пора прощаться.
— Мам, мне нужно идти.
— Давай. Мне тоже надо ускориться. На минуту опоздаю — Валентина хай поднимет. У тебя как, нормально все?
— Да, у меня все хорошо.
— Ну и отлично. Тетю Галю, кстати, не забудь поздравить. В субботу у нее юбилей.
Я вешаю трубку и, натянув на лицо рабочую улыбку, выхожу на ресепшен. Как раз во время: клиенты, седеющий мужчина и невысокая худая женщина, достают из сумки паспорта.
После их оформления я не сразу могу вернуться к работе и, замерев, разглядываю коньячную поверхность стойки. Обычно так бывает после разговора с мамой. Вроде мы теперь нормально общаемся, но на душе каждый раз остается странный осадок: прохладный, неуютный. Требуется немного времени, чтобы отряхнуться.
Отвлекает меня проходящая по вестибюлю фигура, а вернее то, что эта фигура кажется мне знакомой. Густая шапка темных волос, франтоватые брюки и толстовка с принтом мирового дизайнера. От панических воспоминаний по позвоночнику скребет озноб: Фидель идет на меня, расстегивает рубашку, плотоядно улыбается, отпускает пошлые комплименты… Валит меня на кровать.
Хочется спрятаться за стойку, свернуться в комок, уползти, раствориться. Это я и собираюсь сделать, но оцепенение играет против меня: Фидель, будто что-то почуяв, замедляет шаг и начинает крутить головой. Наверняка, он кого-то другого ищет, но результат остается один: находит именно меня. Я сжимаю пальцы в кулаки — Фидель останавливается. Беру трубку, делая вид, что мне срочно требуется позвонить — идет в мою сторону.
— Мы непременно все исправим, — обещаю выдуманному собеседнику. Нетвердой рукой вешаю трубку — дольше игнорировать пристальный взгляд из-за стойки не представляется возможным.
— Москва деревня, да? — насмешливо подает он голос. — Заскочил сюда по старой памяти, а тут мордашка из-за стойки торчит знакомая. Думаю, надо поздороваться.
Я заставляю себя посмотреть на него. На парня, который когда-то казался мне милым и симпатичным, и с которым я даже — смешно подумать — хотела дружить, ведь он был доверенным лицом Булата. Сейчас его правильные черты лица и кривая улыбка не вызывают во мне ничего, кроме неприятия и тошноты. Я мечтаю, чтобы он поскорее ушел и больше никогда в моей жизни не появлялся.
— Здравствуй, Фидель, — Улыбкой себя не утруждаю и располагающим тоном тоже. Он едва меня не изнасиловал.
Он щурится. С подозрением, недобро.
— А чего это ты на работу подалась?
— Не должна была?
Теперь в его взгляде цветет удовлетворение.
— Тоже отлучили от кормушки, значит?
— Ты ведь куда-то шел? — не выдержав, огрызаюсь я. — Мне нужно работать.
— Так работай. Ты же здесь говорящая башка. Я твой клиент, задаю вопросы, — он наваливается локтем на стойку и требовательно выплевывает: — Номера у вас есть свободные?
Горло сдавливает спазмом негодования, так что рот распахивается сам собой. Начинают пылать щеки. Ублюдок снова пытается меня унижать.
— Есть, — до боли сжав пальцы в балетках, удерживаю его взгляд. — На какой срок? Стандартный, стандартный в видом парк, полюкс. Люксы, к сожалению, все заняты.
— Я с улицы и всегда терпеть не мог таких шлюх как ты, — зло цедит Фидель, игнорируя мою рабочую скороговорку. — Сначала крутите жопой, а когда на эту жопу находите приключений, начинаете вопить, что не такие. И вас, блядь, жалеют, а в итоге в заднице остаешься ты сам.
Мне неуютно, обидно, немного страшно. Чувствую себя совершенно беспомощной. Что мне делать? Позвать охрану?
— Я тебя не понимаю, — от волнения я начинаю бесцельно перекладывать бумаги. — Если ты не уйдешь — я позвоню секьюрити.
— Все ты понимаешь, тварюшка. Пять лет труда к херам полетели из-за дешевой давалки, которая мне сама на трах намекала.
Листы неуклюже разлетаются по столу. Фидель больше не работает у Булата? Считает, что из-за меня? Ерунда. Я здесь совершенно ни при чем. Я никогда ни на кого жаловалась, а тогда мне и вовсе было стыдно.
— Ты ошибаешься насчет меня, Фидель. Я никогда Булату слова про тебя плохого не сказала. Если у тебя больше нет вопросов по номерам, я вернусь к работе.
— Дура ты, блядь, — презрительно роняет он, и я вдруг замечаю, что на на манжетах его модной толстовки собрались катышки, а ногти, всегда аккуратные и ухоженные, неровные и местами под них забилась грязь. — Как-нибудь еще увидимся.
Я даже вслед ему смотреть ему не могу — настолько меня трясет. День рождения отца Антона словно открыл запечатанный шлюз, в который потоком хлынуло мое прошлое. Я презираю Фиделя, но я никогда не хотела ему навредить. Та глупая выходка была случайностью, продиктованная желанием по уши влюбленной девчонки вызвать ревность. Фиделя она не должна была коснуться.
Дальше все становится еще хуже: неожиданно меня просят зайти в кабинет управляющего отелем. За все два месяца, что я здесь работаю, это происходит впервые.
Пока я поднимаюсь на лифте, то все больше наполняюсь уверенностью, что вызывают меня из-за Фиделя. Он наверняка нажаловался, что администратор вечерней смены Тая была с ним груба, и теперь мне придется объясняться.
— Здравствуйте, Андрей… — я украдкой смотрю себе на ладонь, куда записала его отчество. — Витальевич. Вы вызывали?
Андрей Витальевич, мужчина лет тридцати пяти, которого я видела лишь в день приема на работу, отрывается от массивного черного моноблока.
— Таисия? Проходите. Надолго не задержу.
Он выглядит вполне миролюбивым, но это не мешает мне набрать в легкие воздуха, чтобы начать оправдываться. Я не для того строго блюду дисциплину, чтобы позволить Фиделю на себя клеветать. Надо будет — расскажу, что этот человек на меня зол, и он, а не я, бросался оскорблениями.
— Все наши сотрудники проходят ежегодное медицинское обследование. Вам тоже необходимо это сделать.
— Но у меня ведь есть… — я растерянно смотрю на поблескивающие стекла его очков. — Я еще в «Планете» я сдавала.
— Следует обновить. Сохраняйте чеки на анализы — их стоимость будет возмещена.
— Это все, Андрей Витальевич? — А про себя думаю: скажи «все», чтобы мне не приходилось опускаться до оправданий.
— Это все, — его тонкий рот трогает одобрительная улыбка — К вашей работе нареканий нет. Виталина вас хвалит.