Я снова хрустнул костяшками пальцев, а затем набрал: «ГЛАВА ПЕРВАЯ».
— Прекрасно, — сказал я своей музе. — Начало великолепное. Дальше что?
Пятнадцать минут тупого сидения, гипнотизирования курсора и сигареты за сигаретой. Я не верю в творческий кризис, термин, используемый авторами для описания дней, когда они не могут найти слова или идею. Творческий кризис — не что иное, как удобное оправдание лени. Напоите меня и запустите в комнату, полную писателей или редакторов, и вы услышите, как я говорю это снова и снова. Если вы пишете как я, пишете, чтобы оплачивать счета, иметь крышу над головой и еду на столе, вы не можете позволить себе творческий кризис. Это похоже на любую другую работу — вы появляетесь, свистит звонок, и вы начинаете работать, хотите того или нет. В противном случае вы просто ленивая задница, которая полагается на веру, что супруга принесет домой бекон.
Я не верил в творческий кризис, но, черт возьми, я не смог ничего написать этим утром. Я пытался пойти напролом, но слова не шли. Все мысли о гражданской войне, которые у меня были и которые я обдумывал всю зиму, испарились. Я не мог вспомнить ни одной, и когда мозг истощился, осталась только головная боль. В конце концов, после продолжительного периода бездействия включилась экранная заставка.
Смирившись с тем, что слов сегодня не будет, я вышел в Сеть и проверил электронную почту.
Ничего нового. Несколько читателей поделились мнением о моих книгах. Я ответил каждому: благодарил за добрые слова; извинялся, если истории им не понравились, и предлагал дождаться моего следующего романа. Написала редактор. Спрашивала, когда она сможет прочесть что-нибудь новенькое от меня. Я солгал, ответив, что всё замечательно, работа кипит, и я буду рад выслать первые три главы в ближайшее время.
Головная боль усилилась до такой степени, что не удавалось сосредоточиться даже на электронной почте. Я застонал от раздражения. Большой Стив открыл один глаз, посмотрел на меня и снова заснул. Я вновь открыл файл и попытался что-нибудь написать, но единственным, что двигалось на странице, был курсор. Он моргал.
— Да пошло оно.
Я выключил компьютер, вышел на улицу и спустился к заправке на углу купить сигарет. Погода всё еще радовала, но мое настроение уже испортилось.
Динамик сверху защебетал, когда открылись двери. Лесли Вандеркамп стояла за кассой точно так же, как и в любой другой будний день с восьми до пяти. Каждый месяц она красила волосы в новый цвет. Еще вчера ее шевелюра была рыжеватой, а сегодня уже ярко-розовой.
— Эй, Адам, — она улыбнулась и надула пузырь из жвачки.
— Классные волосы, — сказал я.
— Благодарю. Покрасила вчера вечером.
— Весьма розово.
Она рассмеялась.
— Уже начал писать новую книгу?
Я открыл холодильник и взял бутылку лимонада.
— Лучше не спрашивай.
— Так плохо, да? — она рассчитала клиентку, покупающую лотерейные билеты и бензин, а я встал в очередь. Мне нравилась Лесли. Она была матерью-одиночкой в свои двадцать с хвостиком, ее сыну было два года. С его отцом она познакомилась в одном из баров Мэриленда — это была их единственная встреча. Он погиб в автокатастрофе спустя два дня, накачанный алкоголем похлеще, чем пивоваренный завод.
Лесли читала все мои книги, и с годами она превратилась для меня в источник сюжетов. Кроме того, она продавала сигареты, что сделало ее третьей самой важной женщиной в моей жизни после жены и редактора.
Наконец-то клиентка ушла, и Лесли снова обратила на меня внимание.
— Творческий кризис?
— Да, — кивнул я. — И весьма тяжелый.
Она удивилась.
— Я думала, ты не веришь в творческий кризис.
— Теперь верю.
Лесли подошла к стойке и на автомате вытащила две пачки сигарет, даже не спрашивая марку. Как я уже сказал, она была хороша. Деньги за соду и курево легли на стойку. Лесли нахмурилась, отсчитывая сдачу.
— Ты в порядке, Адам? Выглядишь не очень...
— По моему я заболел, — соврал я. — Простуда или что-то в этом роде.
Она глянула на улицу.
— В такую-то погоду? Отстой. На улице так хорошо. Почти лето!
Мы поболтали еще пару минут. Лесли волновалась. Она рассказала о свидании, на которое собиралась в среду вечером с парнем по имени Майкл Джитлсон. Она купила новый наряд и попросила маму посидеть с ребенком.
Вошел постоянный покупатель, старик по имени Марвин. Он взял газету, увидел, что мы с Лесли разговариваем, и улыбнулся.
— Следи за тем, что говоришь этому парню, Лесли. Он наверняка напишет об этом в своей следующей книге!
Он рассмеялся, а я вежливо улыбнулся и мысленно пожелал ему подавиться свежими новостями. Писатели постоянно слышат подобные обвинения, и это раздражает. Я сказал Лесли, что зайду завтра, попрощался с Марвином и ушел.
Вернувшись домой, я понял, что всё равно ничего не напишу, и решил подстричь газон. На самом деле лужайка была в порядке, но есть нечто в первом весеннем покосе, что заставляет чувствовать себя лучше: запах свежескошенной травы, тяжесть косилки в руках и аккуратные симметричные линии. Я подумал, что старый-добрый труд перезагрузит печатную машинку в моей голове.
Убедившись, что в газонокосилке достаточно масла и бензина, я выкатил ее на подъездную дорожку. Хватило двух попыток, чтобы мотор громко затарахтел. Видел бы это старина Мерл, точно чертыхался бы весь оставшийся день. Особенно после возни с собственным инструментом.
Вспомнив ругань соседа, я вернулся мыслями к происшествию в лесу. В тот момент всё казалось таким естественным. Жизнь текла своим чередом. Брань Мерла, Пол Легерски с рычащей машиной и орущей музыкой — обычные дела. Все это создавало ощущение безопасности и никак не сочеталось с тем, что я увидел в лесу.
Задним числом я понял, что даже в тот момент уже были странности. Я ведь слышал флейту примерно в то же время, что и Мерла с Полом.
Я косил на автопилоте, толкая газонокосилку вверх и вниз по двору. Насекомые разбегались с моего пути, первые весенние одуванчики падали замертво, скошенные безжалостными лезвиями. Запах травы наполнил воздух, прохладный ветерок щекотал лицо, но наслаждение так и не приходило. Ручка газонокосилки вибрировала в полную силу, но я почти не чувствовал этого. Мысли уводили меня в другое место. Шелли, обнаженная и на коленях… Пришлось напрячься, чтобы выкинуть эту картинку из головы. Член опять набух.
Закончив три круга, я начал четвертый, как вдруг кто-то дотронулся до моего плеча. Тело подбросило вверх, будто пружиной. Ладони соскользнули с предохранителя и газонокосилка заглохла.
Сердце пустилось в галоп, я резко обернулся. Позади стоял Мерл. Он смеялся, его пивной живот дрожал, как хлебное тесто.
