Книга Дверь на двушку - Дмитрий Емец

Гай сидел в кресле перед старым камином, П-образный портал которого был украшен причудливым орнаментом. Из сильно отличающихся между собой камней с величайшим искусством были выложены горы, лес и диковинные летающие звери. Если всмотреться, становилось понятно, что все эти камни когда-то содержали в себе закладки. Гай любил, закрыв глаза, провести по ним рукой. Бывало, какой-нибудь камень отзывался памятью былой закладки, и Гая на миг словно обжигало. Словно входил он в ледяную воду или в лицо ему дул резкий ветер.

Камин был недавно растоплен и еще толком не разгорелся. Гай любил эти минуты, когда камин медленно теплеет и из него выкатываются первые волны горячего воздуха, смешанного с дымом, проскользнет порой искра, замечется в воздухе. В эти минуты внутри камина оживали звуки и голоса.

Рядом с Гаем стояли Тилль, Белдо и Арно. Тилль, огромный, толстый, громоздился как фельдфебель, выставив вперед большой живот и держа руки по швам. Белдо шнырял вокруг кресла как ящерка, касался плеча Гая, отскакивал к камину, что-то лепетал, двумя пальцами подбрасывал в камин какие-то выпавшие щепочки и что-то виновато бормотал себе под нос, будто извиняясь перед щепочкой, что ее побег из огня не удался.

Арно стоял с большой папкой в руках, из которой торчали края обкусанных временем бумаг, и глядел на Гая блестящими хитрыми глазами. Эти глаза словно говорили: «Мы-то с вами знаем, что все тут дураки! На свете есть только два умных человека: вы и я…» Где-то же на самом дне глаз Арно жила и другая мысль, которую глаза точно и произнести боялись. Мысль эта была: «Мы-то с вами знаем… точнее, вы не можете этого знать, что умный человек тут только я!»

Гай не мешал Арно считать, что умный тут только он, как не мешал и Белдо, и Тиллю оставаться такими, какие они были, и мнить о себе то, что им хотелось мнить. Для Гая люди давно были чем-то вроде инструментов, каждый из которых годился для совершения какого-то строго определенного действия. Шило – для того, чтобы колоть. Ручка – чтобы писать. Топор – чтобы рубить. Были инструменты сложные, редкие, которые Гай старался беречь, а были легко заменяемые. Рядовые берсерки, например, или гиелы.

Одного Гай не знал, того, что человек всегда сложнее любого представления о нем.

Из камина вылетела большая искра. Она летела медленно и будто не решила еще, что ей делать дальше. В полете она подергивалась то вправо, то влево. Думая, что искра холодная, Гай позволил ей сесть ему на руку и только потом – секунду или две спустя – ощутил ожог. Он поморщился – больше от досады, что просчитался, чем от боли.

– Арно! Покажи нам бумагу! – приказал он.

Секретарь засуетился, с ненужной поспешностью открыл папку, и то, что лежало сверху, выскользнуло из нее на пол. Обычный двойной лист из школьной тетради подлетел к ногам Тилля. Тот попытался наклониться, чтобы поднять его, но ему помешал большой живот. Глава форта берсерков все больше становился похож на одышливого французского бульдога, когда тот на кривых лапах ковыляет по улице. Все же Тилль справился. Закряхтел, присел и, подняв бумагу, протянул ее Гаю.

– Благодарю вас, Ингвар! Вроде бы мелочь, но вот что забавно! И Белдо, и Арно ловчее вас, но когда надо, помощь почему-то приходит от вас от первого! – задумчиво, словно решая сам с собой какой-то вопрос, сказал Гай.

Тилль опять закряхтел, на этот раз от удовольствия, и с торжеством оглянулся на Белдо и Арно. Толстое лицо его было красным от недавнего усилия. Арно, скрывая ревность, глядел в пол. Дионисий Тигранович же с обычным своим кокетливым видом только плечиками пожал.

– Каюськаюськаюсь! – скороговоркой, словно звал кошку к миске, отозвался он.

Гай взял у Тилля лист, расправил его на маленьком столике и откинулся назад, приглашая всех подойти и посмотреть. Первым подбежал Дионисий Тигранович, делая в воздухе такие движения ручками, будто летел. Он же первым разглядел, что на листе отмечены Первая гряда, Вторая гряда, а между ними – довольно подробно – Межгрядье, занимающее практически весь центр листа. Скалы замыкались неровным полукругом, а в середине росли деревья с длинными выгнутыми корнями.

– Надо же, какие корни! Просто как ноги! – воскликнул Белдо.

Гай искоса взглянул на лист:

– Ну почему же «как»? Эти корни и есть ноги. Деревья ходят на корнях. Митяй Желтоглазый называл их Странствующими Ивами. Рождаются они у озера, которое окружено скалами. Ущелье узкое, тесное, и вот молодые деревца, чтобы их не затеняли взрослые деревья, разбредаются по Межгрядью. У них начинаются годы странничества. Крошечные такие деревца, поначалу не больше спички, но резвые. Бродят по Межгрядью, пьют воду из луж, охотятся за каплями росы и постепенно растут. Когда дерево становится взрослым, оно возвращается к родному озеру, врастает там в землю насовсем и… рождает новые деревья, которые опять разбегаются по всему Межгрядью. И так век за веком.

Белдо заахал, выражая свой восторг. Тилль и Арно слушали молча, терпеливо дожидаясь главного. Им было ясно, что Гай позвал их не на урок ботаники.

– Видите полукруг скал на рисунке? Это замкнутое, почти идеальной формы ущелье с единственным выходом из него… – продолжал Гай, очеркивая его ногтем. – Лично я там никогда не был. Знаю о нем от Митяя, хотя молодые странствующие ивы, бывало, встречал. Как-то уснул я в Межгрядье, а когда проснулся – у меня по лбу ползали два крошечных дерева и пили капельки пота. Я вначале подумал, что это насекомые, и осторожно пересадил их на траву…

Тилль удивленно шевельнулся. Ему не приходило в голову, что ползущее по коже насекомое можно не убить, не смахнуть, а посадить на траву.

– А кто это все набрасывал? – спросил Белдо, внимательно разглядывая тетрадный лист.

Он уже сообразил, что это рисовал не Гай, и уж конечно, не Митяй Желтоглазый. Лист был хоть и не новый уже, но глянцевый – и дышал тем временем, когда школьные тетради печатались либо на хорошей атласной бумаге, либо на бумаге желтой, пористой и газетной. Эта бумага была атласная. Ручка по ней скользила, а чернила, не впитываясь, размазывались. Были заметны надрывы от железных скобок.

– Это рисовал перебежавший шныр… Отличный был шныр. Нырял в Межгрядье. А однажды оказался у нас.

– Взял закладку? – улыбаясь, спросил Арно.

– А вот и нет. Даже закладки не брал, – сказал Гай.

Лицо Арно дрогнуло, потеряв усмешку. Тилль непонимающе заворочался. Он только-только переварил, что Гай сажал на траву ползающие по нему живые деревья, а тут еще кто-то отказался от закладки.

– Как не брал? Почему? – сипло удивился Тилль.

– Просто не взял, и все. Сдулся, устал, потерял радость. Выгорел, одним словом.

– Как «выгорел»? – спросил Арно.

– Да очень просто. Все как сейчас: осень, дожди, солнца мало. Наш шныр стал раздражаться, хуже нырять. Военкомат повестки присылает. Девушка бросила, родители между собой перессорились, разводятся, ну и все остальное паршиво… Потом он опять полюбил. Пчела привела в ШНыр девушку, хорошую. В первый или второй полет она не заметила электрического провода и разбилась. Даже на двушке не была. И опять вопросы, опять сомнения. Зачем пчела ее приводила? Кому нужна эта бесполезная смерть? И он всерьез обиделся на двушку.