Она издала гортанный звук, когда его рука скользнула по ее телу, пробуя его силу, чувствуя тонкие гибкие мускулы, которые так отличали ее от других мягких и полных женщин.
— Нет. О, Боже, не надо.
Он горел, его член напрягся, пульсируя от желания войти в нее. Неужели она и там такая же гибкая и сильная? Станет ли она извиваться под ним от страсти или будет сопротивляться на каждом жарком, сводящем с ума дюйме пути?
Она подскочила, когда его рука коснулась ее груди, но сосок стал напрягаться под его пальцами.
— Ты не можешь так поступить! — Она попробовала приподняться и стряхнуть его, но он только сильнее навалился на нее. — Боже, ты отнял у меня все, пожалуйста, прошу тебя, не лишай меня еще и этого.
Рука Рейна замерла на ее маленькой груди. Она была тяжелой, округлой, слегка заостренной. Его член жестко касался ее бедер.
— Ну, я конечно же не первый. Ты жила на улице, а там дюжины мужчин, которые…
Но на ее красивых голубых глазах блестели слезы, лицо выражало ужас, и дрожь ее гибкого тела говорила о том, что он не прав.
— Черт возьми! — Рейн скатился с нее, рывком опустил на место ее ночную рубашку, натянув ее до пят. — Ради Бога, тебе придется объясниться или, клянусь, я из тебя дух вышибу.
Она тихо застонала, когда он потащил ее через комнату к шкафу, достал из него темно-красный бархатный халат. Ему пришлось выпустить ее, чтобы одеться, но девушка и не пыталась убежать.
Вместо этого она задрала подбородок и прямо посмотрела ему в глаза.
— Если хочешь, можешь меня бить. Но ты не можешь заставить меня сказать хотя бы слово, пока я не буду готова.
— А сегодня вечером ты была готова? Ты собиралась мне сказать после фатального удара?
Джоселин нервно облизала губы.
— Я… я не знаю.
Честно говоря, она совсем забыла об этом. Она поклялась, что сообщит виконту в последний момент, за какой из своих грехов он заплатил жизнью, но стоя над ним, она могла думать лишь о том, как невероятно хорош он во сне, как силен и невозможно красив. Она знала, что он крепко сложен, но она и не догадывалась, какая у него крепкая мускулатура, как ладно ложились каждая мышца и каждое сухожилие, каким крепким и мощным был он весь.
Она подняла тонкий острый клинок, но, ей приходилось себе в этом признаться, не открой он глаза, она бы вероятнее всего развернулась и вышла бы из комнаты.
— Не знаешь? — повторил он, и взгляд его карих глаз пронзил ее. — Ты не знаешь, сказала ли бы ты мне, почему хочешь моей смерти?!
И когда она ожидала, что на нее обрушится его могучий кулак, он вдруг удивил ее тем, что вздохнул и провел рукой по своим волнистым каштановым волосам.
— Черт возьми, ты меня раздражаешь! — он схватил ее за руку и потащил к двери.
— Куда ты меня ведешь?
— Назад в твою комнату. Но на сей раз, однако, я намерен тебя там запереть.
— Катись к черту!
Но он не останавливаясь тащил ее на четвертый этаж. Одной могучей рукой он распахнул дверь и втолкнул ее в комнату. Она услышала скрип ключа в замке, потом тяжелые шаги Стоунли, когда он кинулся вниз в холл.
Странный он человек, в этом она была уверена. И совсем не такой, каким она его себе представляла. Господи, да любой другой избил бы ее до полусмерти, может быть, даже убил бы за то, что она пыталась сделать. Любой другой, поправилась она, упек бы ее в тюрьму, когда она напала на него на улице.
Она подумала о том, что произошло у него в спальне. Она все еще ощущала жар его тела, прижимавшего ее к матрасу, завораживающее ощущение от прикосновения его руки к груди. Он мог бы овладеть ею, но он не стал этого делать. Она чувствовала его желание, слишком отчетливо видела напряженное подтверждение этому, когда он тащил ее по комнате.
Ей и прежде случалось видеть голых мужчин-мертвецов, которых бросили на обочине дороги, сорвав всю одежду, больных, продавших все свои вещи ради куска хлеба. Но ни один из них не был так сложен, и она, конечно же, не видела ни одного обнаженного возбужденного мужчину. Это было ужасное зрелище, подумала она, пытаясь представить себе, как нечто такое большое и жесткое входит внутрь ее. Она слышала, что мужчины так делают.
Но наверняка она не знала.
И она не собиралась спрашивать Броуни — она знала, что он расскажет ей все самыми прямыми словами, а она не была уверена, что так уж хочет это знать. Она все еще сохранила детские иллюзии о романтической любви между мужчиной и женщиной. И пока еще не была готова отказаться от них.
Джоселин вздохнула в темноте. Она устала. Она так устала. Она хотела только спать — и выбраться из этого дома.
Подальше от Стоунли.
Неожиданно, словно молния, мелькнула мысль: она больше не хочет его убивать. Это стремление умерло в ней вместе с последним отчаянным усилием, а может быть, и раньше.
Она — не убийца, теперь это стало очевидным. Может, Стоунли не такой уж негодяй.
Но, может быть, и негодяй.
Она всем сердцем желала, чтобы у нее никогда не возникало этого плана, чтобы она никогда не клялась отомстить Стоунли, никогда бы не пыталась его убить, никогда бы не оказывалась пленницей в его доме.
Она снова вздохнула и, когда виконт запер дверь, упала в постель. Завтра будет новый день. Ей придется решить, что ему сказать, иначе, без сомнения, она окажется в тюрьме. Но даже если она, чтобы объяснить свою ненависть, вытащит на свет Божий все его преступления, это — она была уверена — ничего не даст. В конце концов, что значит какая-то бродяжка для человека вроде Стоунли?
Джоселин вытянулась на широкой пуховой перине. Она была глубже и мягче, чем все постели, в которых ей случалось спать прежде. Со всех сторон свешивался вниз милый балдахин кораллового цвета, а большая пуховая подушка была очень удобной. Завтра она найдет способ убежать, вернуться в Лондон. Завтра она уже снова будет спать на набитом кукурузой матрасе на чердаке кабака Боссуэлла.
Она поглубже зарылась в мягкую перину, наслаждаясь каждым мгновением роскоши. Как здесь красиво, чисто и приятно. Интересно, понимает ли виконт, как ему повезло, что он живет в таком доме?
— Джо! Джоли! Это я, Такер.
Сквозь неглубокий сон Джоли услышала, как кто-то тихо, но настойчиво постукивает в дверь.
— Джо! — снова раздался шепот.
В мгновение ока она выскочила из постели и рванулась к двери в задравшейся до колен рубашке.
— Такер! Как, черт побери, ты меня разыскал? Они разговаривали через замочную скважину.
Джоселин молилась, чтобы никто из слуг не услышал их.
— Я побег было за экипажем лорда, да понял — он тебя к себе на хату повез. Тогда я возвернулся на чердак — Броуни искал. Он и впрямь был дома с дыркой от пули — кровь из него хлестала, как из зарезанной свиньи. Я его перевязал как мог, Джо, но плохи его дела, плохи.
