Лена присылала разные фотографии, снятые в приюте, одна из которых особенно потрясла.
Снимок сделан через прутья решетки: длинный асфальтированный загон, слева и справа клетки, в загоне сотни собак. Они стоят, сидят, некоторые лежат, но почти все смотрят в объектив так, как будто их позвали. Сотни взглядов из тюрьмы. В глазах боль и надежда. Собаки грязные, мокрые, со свалявшейся шерстью, их морды, глаза, вопрос в глазах вызывают пульсирующее желание хоть что‐то делать, чем‐то помочь.
В голове зарождался замысел документального фильма о жизни приюта, непроизвольно началась творческая работа.
Было непонимание: как могло так случиться, что, живя в Москве, я не знаю о том, как практически рядом с домом, почти в центре города, около символа столицы – Останкинской башни – из последних сил выживают сотни собак? Мне не сообщили или я просто не хотела это слышать?
Запомнившаяся фотография сделана непрофессионально, видимо, на телефон, автор неграмотно выстроил кадр и сфокусировался. Во мне проснулся творческий азарт, необходимо исправить эти ошибки. Я хочу поехать в приют – хочу помочь собакам и сделать свой такой же снимок.
Леша взглянул на экран компьютера и поразился:
– Это где такой ужас творится?!
– В Останкино, рядом с телецентром. Ты проезжаешь мимо, когда ездишь на работу.
– Не знал.
– И никто не знает.
* * *
Никогда раньше мне не приходилось варить столько гречневой каши – две десятилитровые кастрюли. Знала бы я, что и этого окажется слишком мало… Мы с Лешей и Санькой закутали кастрюли в теплый плед, засунули в большую хозяйственную сумку (так не остынет) и погрузили в багажник.
Вывеска с надписью «Приют для безнадзорных собак» маленькая и незаметная. Мы нашли нужный адрес по беспрерывному лаю сотен голосов и специфическому запаху.
Оказавшись в приюте, я сразу же поняла, что представляла его себе неверно. Я думала, что увижу клетки, в которых будут тихонько сидеть несчастные собаки и жалобно заглядывать в глаза, а мы будем раскладывать им по мискам теплую кашу и чесать за ушком. А потом возьмем по собаке и пойдем гулять в парк: будем бросать им палочки, а они станут приносить их в зубах и с благодарностью подавать лапы. Как же я заблуждалась…
* * *
Клетки, клетки, клетки рядами в два этажа – это вольеры. Между рядами заасфальтированный проход. Под ногами желтая жижа из утоптанного снега и собачьих какашек. В каждом вольере по две, а кое-где и по три собаки. Вольеры тесные – полтора на полтора метра. Два дальних угла огорожены фанерой так, чтобы получилось что‐то типа будки, где собака может укрыться от ветра. Только от ветра – от жары и мороза фанера не спасает.
Лай стоит такой, что даже рядом мы с Лешей и Санькой не слышали друг друга.
Между рядами ходили несколько девушек-волонтеров и два работника приюта – вероятно, таджики. Все были заняты: девушки кормили собак, развозили на тележках солому и укладывали ее в вольеры, таджики соскребали грязь с асфальта.
Я позвонила Лене и вскоре она с веником в руке вынырнула из череды клеток. Ее появление в проходе вызвало мощную волну лая со всех сторон. Волна эта катилась за ней, и когда Лена приблизилась, нас накрыло тяжелой лавиной шума.
Наконец‐то мы познакомились лично. Светловолосая, высокая, стройная, я бы даже сказала – тонкая, изящные руки, длинные пальцы. Красивая, но не кукольной красотой. Красота в прямом взгляде, открытой улыбке и грамотной речи. Лена была одета в старые вещи, видимо, специально подобранные: джинсы, поношенные сапоги, стеганое пальто. На груди и спине следы лап – сразу понятно, собаки ее любят.
Я планировала поговорить с Леной, расспросить ее о том, как она пришла в приют, хотела, чтобы она рассказала о работе волонтеров, о здешних порядках и правилах. Но в таком шуме это было невозможно и я решила отложить разговор. К тому же стоять и болтать, когда все вокруг работают, было неудобно.
– Кормить сами будете? – спросила Лена, наклоняясь в нашу сторону, чтобы мы ее расслышали.
– Если научишь, то сами, – ответила я, стараясь перекричать собачий лай.
– Значит, так: подходите к клетке с двумя порциями, – учила Лена, – открываете дверцу и быстро ставите одну миску в левый угол, другую – в правый. Закрываете вольер и кормите следующих. Все понятно?
Мы принялись за работу. Я накладывала кашу в одноразовые тарелки и передавала Леше, а он разносил по вольерам. Санька тоже хотел кормить, но ему не разрешили – вдруг укусят.
Когда Леша отодвигал задвижку вольера, некоторые собаки пытались прорваться в приоткрытую дверцу и выскочить, другие, наоборот, прятались в зимник, боялись нас. Но и те, и другие съедали свои порции моментально.
