— Давай чаю попей, — Егор подошел к печке.
Лешка пил торопливо. Обжигаясь.
— Да не спеши. Чего захлебываешься?
— А вдруг опять сбежишь.
— Ладно тебе. Хватит, — буркнул Егор.
— Не обижайся ты на меня. Забудь, если обидел ненароком. Не хотел я.
— Да я уже и забыл, — стелил свою койку Егор. И только свечу погасил — услышал голоса за окном. Торопливые шаги. Крики. Он подождал немного. Но нет. Это не к ним. Шаги пробежали мимо.
— Что случилось? — поднял голову Лешка.
— Кто их знает, — лег в кровать Егор. И только коснулся головой подушки — снова вскочил. В избе загорелся свет. Его ночью включали лишь в особых случаях — для больнички.
— Рожает кто-то? — сказал Леха.
— Нет. Выстрелы! Слышишь?
На окраине села палили из карабинов.
— Беда случилась! — насторожился Егор. И, став к окну, начал прислушиваться. Стреляли где-то у дома Хабаровой. Там, где он сегодня работал. Почему-то вспомнился тот страх. Такого ранее с ним не случалось. Ведь даже работать не смог. И выстрелы вроде оттуда. Кто там был?
— Может охотники приехали?
— А свет почему? — недоумевал Лешка.
— Который теперь час?
— Два ночи.
— Да! Не с добра это. Пойду гляну, — Егор поспешно стал одеваться.
— Погоди! С ружей с добра не палят. Не ходи! Подожди утра. Если коряки за оружие взялись — крайность получилась. А карабинами они лучше нас владеют. Здесь им помощники не нужны. Не ходи, — отговаривал Лешка Егора.
Но Дракон не послушал совета, вышел из избы. Пошел на звуки выстрелов.
— Наттай![10]Егор! Мишка в село пришел! — тронул за руку Кавав. И, погрозив в темноту кулаком — добавил:
— Завтра утром искать будем. Убили мы его. Шатуна проклятого. Всю рыбу у Хабаровой стрескал. Потом на людей напал бы. Наттай, сердитый!
— А свет почему зажгли? — спросил Егор.
— Старика Аклова чуть не порвал. Он капканы ездил проверять. А когда возвращался — медведь его учуял. Ну и накинулся. Двух ездовиков порвал. И старика помял шибко. Ох-хо-хо! Трудно жить у нас в Воямполке, — вздохнул председатель сельсовета.
— Трудно — говоришь? Есть места и похуже, — вспомнил Дракон.
На утро Егор пошел в магазин за продуктами. Узнал, что все старики
пошли искать убитого медведя.
Наскоро покормив Лешку, поставив около него воду, Егор пошел на работу. Решил торопиться. Весною к Соколову приедет семья. Вместе жить станут. Так Леха сказал. Показал письмо. И Егору совсем не по себе стало. Опять одному жить придется. Но ничего не поделаешь. Теперь с ремонтом дома надо торопиться.
Семья… Интересно, а как вот это можно — жить всю жизнь под одной крышей с бабой? О чем с нею говорить? Ведь от тоски с ума сойти можно. Или того хуже — запить по черному. А может и нет? Ведь живут. Растят детей. И довольны. Может оттого, что другая жизнь им неведома? Ну, а кто захочет его судьбу? Судьбу Егора? Кто бабу на кентов променяет? Верно не всяк решится. Кенты — они ведь к добру не привели. Но и бабы… им ведь подавай молодого, здорового, не судимого…
— Да что это я в самом деле! Ну пусть всяк по своему живет. Какое мне до них дело? — ругал себя Дракон, плотнее вгоняя бревна в пазы. На морозе они гудели от ударов кувалды. Вот уже две стены перебраны. Стоят прочно. На свет белый радуются. Занятый работой, Егор не сразу услышал голоса за спиной. Это старики в село возвращались.
— Ну что? Нашли медведя?
— Нет, Егорка! Ушел он! Подранком. В тундру ушел. Умирать. Там его трудно найти. Снег глубокий выпал, — говорил Канав.
— Бок, однако, прострелили. Много крови из мишки ушло, — смеялся старик Ое.
— И то не зря сходили! — ответил Егор, и, отвернувшись, снова принялся за работу.
Вечером, весь в опилках, трухе, возвращался домой, едва волоча от усталости ноги. Топор на плече казался пудовой гирей, вдавливающей Егора в землю.
Когда вошел в избу видел, что Лешка уже вставал. Топил печь. Даже поесть приготовил. Теперь лежал на своей койке, чему-то улыбался.
— Чего сияешь, как новый пятак? — спросил его Егор недоуменно.
— Гостья у нас была.
— Какая?
— Наталья.
— Зачем? — вскинулся Дракон.
— Ко мне приходила. Говорит, что через неделю полный порядок будет со мною.
— А чего они — бабы в нас — мужиках понимают? — Спросил Егор недоверчиво.
— Она врач.
— Ну и что?
— Опытный.
— У нас тоже один опытный в лагере был. Ох и паскуда был! Чтоб ему… Все его гнусное мурло вижу.
— Но ведь это в прошлом. Так что на него злишься? — спросил Соколов.
— А глаз из-за него потерял! Дай Бог мне с этим… на свободе встретиться! Под землею сыщу, когда уеду отсюда! Уж я его заставлю собственное говно жрать! Потом голову, как куренку сверну!
— А как он тебе глаз выбил?
— Он?! Да я его, паскуду! Он бараку нажужжал на меня и в стороне остался. Вроде не виноват. Но я ему один за весь барак воздам с лихвой!
— Как его звали?
— Не знаком он тебе. Сука. Скальпом его у нас звали. С отметиной. Мушку[11]на мурло поставили.
— Скальп. Вроде слышал. Но от кого — не помню.
— Он на Камчатке не был. На Чукотке это…
— Забудь ты о них. О всех забудь. Что ушло — вспоминать не надо.
— А и забывать нельзя. Мне он память на всю жизнь до самого гроба оставил.
— Убьешь — снова срок получишь. А глаз этим не вернешь.
— Сам знаю. Но и не прощу.
— Вот видишь, тебе мужик насолил. Не баба!
— Так баба не то глаза, головы лишит— обрубил Егор. И, насупившись, отвернулся, не желая продолжать разговор.
Дни шли однообразно. Егор работал с утра до темноты на доме. Возвращаясь, валился спать, как подкошенный. А Соколову с каждым днем становилось легче.
И вот однажды вечером пришел к ним Кавав.
— Егор, материалы на исходе. Придется в сопки идти. На заготовку. Самим. С неделю там поработаете. На всю зиму напасете. Я потом трактор пришлю. На перевозку. Сами понимаете, кроме вас идти некому.
— Слушай, Кавав, я сам пойду. Один. Лешка в селе останется. Нельзя ему со мной. Слаб еще.
— Как хочешь, Егор, — согласился председатель.
