Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Я занимала маленькую комнату на последнем этаже в старом доме почти напротив Патриарших прудов. Да, она стоила мне недешево, особенно если учесть, сколько я зарабатывала в качестве диспетчера Call-центра, но оно того стоило. В комнате была скрипучая железная кровать с шишечками, старый шкаф с помутневшим от времени зеркалом, стул и широкий подоконник, выполняющий роль письменного и обеденного стола, а также по вечерам он становился уютным креслом у окна, с которого открывался замечательный вид. Сидя с ногами на подоконнике, можно было увидеть кусочек прудов и кружево домов на Бронных, и этот вид не мог наскучить никогда. Кроме того, квартира наша была не совсем «жилая», не совсем обычная. Ее хозяйка – Варечка – была самым невероятным человеком, которого мне посчастливилось встретить. Считается, что у каждого человека в жизни случается что-то очень хорошее, что-то, что можно было бы назвать настоящей удачей. В моем случае именно встреча с Варечкой стала этой самой фортуной. Год назад Варя практически подобрала меня на улице.
– Никуля, ты приехала? – услышала я голос Варечки на автоответчике, стоило мне открыть дверь в квартиру. – Бери тогда эту трубку, а то у меня денег на телефоне почти нет!
– Привет, – промурлыкала я, обрадовавшись ее голосу больше, чем я даже сама от себя ожидала. После этого совершенно ненормального дня я нуждалась в Варечке, она была прописана мне в качестве анестезии. – Я только что вошла.
– Что-то ты поздно! Ладно, трудоголик ты мой, скажи-ка, кто там на базе? Эндрю уехал уже?
– Кажется... да, но я, вообще-то, еще даже кеды не успела снять. Дай-ка гляну. – Я положила трубку и окинула быстрым взглядом кухню и коридор. Эндрю, французский студент, считающий себя коммунистом, что меня лично очень веселило, приезжал в Москву только ради того, чтобы увидеть Ленина. – Он уже уехал, да.
– Я скоро буду, но ты всю кровать не занимай. Кажется, приедут в ночь новенькие, – предупредила меня Варечка.
– Я так устала, что могу вообще уснуть на подоконнике, – вздохнула я, но не стала ей рассказывать все, что случилось. Не по телефону, потом.
– Ты что-то совсем заработалась, тебе надо взять отпуск! – ухмыльнулась Варечка, которая к моей трудовой деятельности относилась иронически. Иногда она специально звонила мне на работу, называла мой диспетчерский номер и дальше потешалась, слушая мою гипервежливую речь и задавая всякие провокационные вопросы типа: «А не выпить ли нам вечерком?» Я бесилась, а Варечка хохотала. Впрочем, делала она так всего пару раз.
– Знаешь, насчет отпуска ты совершенно права. Отпуск мне бы не помешал, только боюсь, что он в моем случае может сильно затянуться.
– Что-то случилось? – Варечка почувствовала, что голос у меня, как говорится, не того.
– Не то слово! Просто нужна срочная психиатрическая помощь. Меня сегодня домогался босс.
– И ты была против? – искренне удивилась она.
– Ты бы знала только, какой он мерзкий. Просто как жаба.
– Понятно. – Варечка замолчала на секундочку, а потом мудро продолжила: – Там Эндрю должен был хорошего вина оставить. В серванте. Бери, пока я добрая.
– Бокал вина бы мне не помешал, – ухмыльнулась я. – Вот скажи, Варечка, а ты готова терпеть меня без квартплаты?
– Ты знаешь, как я тебя люблю, но квартплата – это святое. Без нее вся моя экономическая политика может полететь к чертовой матери, – вздохнула Варечка.
Я улыбнулась. Ее экономическая политика основывалась на наличии этой самой квартиры. Три немного запущенные комнаты в старом, практически разваливающемся доме, как Варечка говорила, «в историческом центре». Она ненавидела работать, любила спать допоздна, ходить по дому в рваных заячьих тапках и пить кофе из большой чашки с надписью «Varechka, I’m loving it». Кто ей ее подарил и при каких обстоятельствах – Варечка умалчивала. Мужчин у нее было много, даже слишком много, но она относилась к их стремительному течению сквозь ее жизнь с философским спокойствием. И ни к кому не была привязана всерьез.
– Ради того, чтобы найти ЕГО, ЕДИНСТВЕННОГО, я готова пару раз и ошибиться, – объясняла она мне, когда в очередной раз расставалась с каким-нибудь Павлушкой или Сенечкой.
– Пару раз? – ухмылялась я, а Варечка пропускала мимо ушей всю мою иронию. Она обладала удивительно крепкой психикой и очень любила жизнь во всех ее проявлениях. Кроме работы, конечно же. В солнечные дни Варечка могла часами сидеть на лавочке на Патриарших и слушать разговоры кумушек, гуляющих с детьми, а по вечерам пропадала в каких-то компаниях единомышленников. Теоретически Варечка была художником, из этих, свободных – с длинными волосами и грязными кроссовками, только что-то я ее рисующей особенно не видела. Впрочем, на стенах в квартире что-то действительно висело – яркое и странное, мало в моем представлении соответствующее понятию «живопись».
– Ты просто динозавр, – обзывалась она, когда я спрашивала, что изображено на том или ином полотне. – Это ж экспрессия, нерв.
– Нерв? Где? – еще старательнее вглядывалась я. В МГУ мы достаточно много внимания уделяли истории мирового искусства, и хотя я, скучая, большую часть курса пропустила мимо ушей, в моем подсознании осели Рембрандт и Леонардо. Кандинского я как-то не запомнила. Прогуляла, наверное. Но в сравнении с Варечкой и он был бы просто натуралистом.
– Знаешь, именно из-за таких, как ты, весь Арбат завешан дерьмовыми фруктовыми натюрмортами и дешевыми акварелями. Ты – убийца творческого начала.
– Ну, приехали, – смеялась я. – Я мешаю тебе рисовать?
– Не рисовать, а писать.
– Отлично, писать! Кто тебе мешает писать?
– У меня творческий кризис! – фыркала Варечка. – У меня конфликт с окружающей действительностью. Она слишком плоская и линейная!
– Это моя грудь – плоская и линейная, а ты ленишься. Что, трудно тебе нарисова... написать какой-нибудь пейзажик?
– Пейзажик? Боже мой, кого я пустила к себе в дом! – воздевала руки к небу Варечка. Ее смешное немного детское круглое лицо искажала гримаса подлинного (ну, почти подлинного) отчаяния. – Ты хоть понимаешь, что в нашем веке живопись больше не должна фиксировать реальность?
– Что? Почему?
– Да потому что для этого есть фотоаппарат! – заводилась Варя.
Впрочем, все это было не более чем секундным возмущением. Ее раздражение исчезало так же, как круги на воде.
В общем, Варечка жила в ожидании мирового успеха, а чтобы ожидать с комфортом, она сдавала внаем «лишние» две комнаты. Жизнь профессионального рантье она вела уже несколько лет, после смерти матери. Когда она вспоминала о маме, можно было почти воочию увидеть, как многотонный груз опускался на Варины плечи, а грусть стирала улыбку с ее лица. Она оставалась спокойна, говоря, что мать у нее была – мировой товарищ, но в ее голосе было столько нежности, что я начинала подозревать, насколько пустыми и формальными были мои собственные отношения с матерью. Варечка маму любила, я – честно говоря, только жалела. Но к моей жалости примешивалась серьезная доля презрения. Особенно сейчас, сидя на подоконнике и глядя на огни фонарей на Патриарших, я поражалась, как можно было променять свободу, право на тихие уютные вечера с самой собой на сумочки, массажистов и сомнительные радости заграничных пляжей. Все это бессмысленно, если за этим стоит грузный человек с квадратным подбородком, который в любой момент твоей жизни может вытереть о тебя ноги.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
