– Тебе не холодно?
Кассандра рассмеялась:
– В таком наряде? Даже если мне было бы холодно, я быпостеснялась в этом признаться.
– Еще бы.
Дольф с восхищением посмотрел на ее новую соболью шубу,почти доходившую до земли. На голове у Кассандры была такая же соболья шапка,немного сдвинутая набок; золотые волосы тяжелым узлом лежали низко на затылке.Щеки молодой женщины раскраснелись от холода, глаза казались не синими, афиалковыми. Дольф обнял ее за плечи и посмотрел на свою возлюбленную сгордостью. Шел ноябрь. Эта удивительная женщина принадлежала ему уже целыхвосемь месяцев.
– Ты рад, что закончил книгу?
– У меня такое чувство, словно я остался без работы.
– Скучаешь по своим героям?
– Да, поначалу мне их очень не хватало. – Дольфпоцеловал ее в лоб. – Но когда я с тобой, мне никто не нужен. Может быть,вернемся?
Она кивнула, и они направились к дому. Шаг их постепенноускорялся. Дольф распахнул входную дверь, и они вошли в холл. Кассандра давноуже чувствовала себя здесь как дома. На прошлой неделе они отправились в походпо антикварным лавкам, купили два новых кресла и небольшой столик.
– Хочешь чаю?
Он с удовольствием согласился и проследовал за ней на кухню.Кассандра поставила чайник на плиту, выдвинула из-под стола видавшие видыстулья.
– Известно ли вам, сударыня, какое счастье для меня видетьвас здесь? – шутливо спросил Дольф.
– А известно ли вам, сударь, какое счастье для меня здесьнаходиться?
В последнее время Кассандра почти избавилась от чувствавины. Она решила, что нечего угрызаться – такова уж ее судьба. Несколькомесяцев назад она случайно узнала, что одна из сестер ее отца в течениетридцати двух лет имела постоянного любовника. Это открытие весьма подбодриломолодую женщину. Очевидно, ей уготован тот же путь. Не так уж это плохо – иметьпри себе и Дольфа, и Вальмара. Она может быть полезна им обоим, может находитьсчастье в объятиях Дольфа и в то же время чувствовать себя под надежной защитойВальмара. В конце концов, кому от этого хуже? Кассандра почти пересталатерзаться двусмысленностью своего положения. Лишь встречаясь с детьми, онапо-прежнему чувствовала себя скверно, но так ведь было и до Дольфа…
– У тебя такой серьезный вид, – сказал он. – О чемты думала?
– Я думала о нас…
Разливая чай, Кассандра вновь погрузилась в раздумья. В этойуютной кухне она чувствовала себя гораздо лучше, чем на церемонных чаепитиях,устраиваемых в Грюневальде, под присмотром хмурого Бертольда.
– Когда ты думаешь о нас, тебе становится невесело?
Кассандра обернулась к нему, протягивая чашку.
– Иногда. Ты же знаешь, как серьезно я воспринимаю нашиотношения.
Дольф тоже посерьезнел.
– Знаю. Я и сам отношусь к этому так же. – Внезапно емузахотелось произнести слова, которых он никогда прежде не говорил. – Еслибы… Если бы все сложилось иначе… Я бы хотел, чтобы мы никогда не расставались.
Кассандра впилась в него взглядом.
– «Если бы»? А сейчас?
Он нежно сказал:
– Я все равно этого хочу. – Вздохнув, добавил: – Ноподелать ничего не могу.
– Ты и не должен ничего делать. – Кассандра селанапротив. – Я и так счастлива. – Она тоже решила сказать ему то, очем раньше никогда не говорила: – Здесь, у тебя, проходит самая важная частьмоей жизни.
Для него Кассандра тоже стала главным смыслом бытия. Запоследний год в его жизни многое переменилось. Менялся и окружающий мир, но опроисходящих в нем процессах Кассандра знала гораздо меньше, чем Дольф. Онанежно взяла его за руку, чтобы отвлечь от тревожных мыслей.
– Расскажи мне о книге. Что сказал твой издатель?
Лицо Дольфа стало отчужденным.
– Так, ничего особенного.
– Рукопись ему не понравилась? – поразилась Кассандра.
Книга была необычайно хороша. Кассандра прочитала ее в одинприсест, сидя на его кровати и закутавшись в одеяло.
– Что именно он сказал?
– Ничего. – Его взгляд стал жестким. – Он несможет ее напечатать.
Так вот чем объяснялась грусть, которую Кассандра заметила вего взоре, едва переступила порог дома. Почему он не сказал ей об этом раньше?Впрочем, Дольф вообще старался не обременять ее своими проблемами. Гораздобольше его интересовало все, связанное с ней.
– Да что они все, с ума посходили? Они что, забыли про успехтвоей последней книги?
– Успех не имеет к этому никакого отношения.
Дольф встал и отнес чашку в раковину.
– Я не понимаю.
– Я тоже. Но думаю, скоро мы все поймем. Наш любимый фюреробъяснит, что к чему.
– О чем ты говоришь? – недоуменно уставилась на негоКассандра.
Тут Дольф обернулся, и она увидела, что его глаза пылают гневом.
– Кассандра, неужели ты не понимаешь, что происходит вГермании?
– Ты имеешь в виду Гитлера?
Он кивнул.
– Но ведь это ненадолго. Людям скоро надоест этотбесноватый, и они утратят к нему всякий интерес.
– Ты и в самом деле так думаешь? – горько осведомилсяДольф. – Или так думает твой муж?
Кассандра вздрогнула – Дольф никогда не упоминал о Вальмаре.
– Я не знаю, что он об этом думает. Вальмар не любитговорить о политике, во всяком случае со мной. Я знаю лишь, что ни один разумныйчеловек не может любить Гитлера. Я вовсе не считаю, что он так уж опасен.
– Значит, Кассандра, ты просто дура.
Впервые Дольф разговаривал с ней таким тоном. Но Кассандране обиделась, увидев, что он охвачен гневом и горечью.
– Неужели тебе непонятно, почему мой издатель ведет себяподобным образом? Моя предыдущая книга была бестселлером, новый роман емупонравился еще больше. Он был настолько глуп, что сам проболтался мне об этом.А потом сообразил, что к чему, и переменил свое решение. Все дело в нацистах…
На лице Штерна было такое страдание, что у Кассандрызащемило сердце.
– Вся причина в том, что я еврей. – Последнее слово онпроизнес почти шепотом. – Еврей в этой стране не должен быть знаменитым,получать литературные премии. Гитлер хочет, чтобы в новой Германии евреямвообще не было места.
– Тогда он просто сумасшедший, – пожала плечамиКассандра.
Слова Дольфа показались ей нелепыми. Они впервые затрагивалив разговоре его еврейское происхождение. Дольф много рассказывал ей о своихродителях, о детстве, о работе в булочной, но еврейский вопрос как-то оставалсяза рамками их бесед. Конечно, Кассандра знала, что Дольф Штерн еврей, ноне придавала этому факту никакого значения. Если же и вспоминала об этом, тоскорее с приятным чувством – это было так экзотично, даже романтично. Нет, онапросто не представляла себе, что это может иметь хоть какое-то значение для ихотношений! А Дольф, оказывается, помнил о своем еврействе все время. Кассандраначала осознавать это только сейчас.
