– А почему он тебя убил?
– Не знаю.
– Но ведь он же не убил, ты ведь живой, ты ведь не зомби!
– Живой, и еще какой живой. И сейчас ты в этом убедишься, несчастная!
– Нет! О, нет! О, небеса! Люди добрые, спасите меня от этого страшилища!.. Нет, нет, нет, не спасайте!
Заснули мы в обнимку, но порознь: Маша затемно, перед самым рассветом, а уже на свету, через пять минут после Маши. Полыхающая во мне жадность к быстротекущему времени позволила нам спать всего лишь два часа, но при этом вполне даже выспаться. Тропическое утро на морском берегу выглядело превосходно: в сравнении со вчерашним днем и вечером – нисколько не хуже. Мы наперегонки бултыхнулись в прозрачные воды и только потом уже приняли душ, позавтракали… Маша настояла, чтобы завтракали мы в одежде, а не голыми, да пусть так и будет, не жалко: на мне холщовые штаны чуть ниже колен, а на Маше туника, но уже другая, нежели в Питере: предельно простого кроя, лимонного цвета, без узоров, из непрозрачного хлопка, длиною по колено и с глубоким вырезом. И я, и она босиком.
– А вырез-то тебе на фига?
– Для прельстительности. Хочу блистать красотой и сводить с ума окружающих.
– Надо же! Положи еще рыбки, пожалуйста, заодно в вырез загляну!..
– Диня, а ты опять стонешь во сне, я слышала. Тебе что-то снилось плохое?
– Ну… типа того.
– А что именно?
– Да не помню, – соврал я, – спросонок помнил, но уже забыл. А тебе?
– А мне очень доброе что-то снилось! Ромашки, я вспомнила!.. А что после завтрака будем делать?
Снился-то мне отец, не сам он и даже не его голос, а как бы его неудовольствие по отношению ко мне… Я пытался его в чем-то убедить, но, похоже, совсем не умею этого делать…
После завтрака у нас были полеты над океаном: я на воздушном змее, а Маша на игрушечной деревянной лошадке. Мы втроем, я, Маша и Мор, закладывали виражи, бочки, петли, всякие иные фигуры высшего пилотажа, а Букач сидела у меня в кармане штанов (сотворил один, специально для нее) и скрежетала помаленьку, вроде бы как тоже вполне довольная окружающей действительностью.
Потом пришла пора океанского серфинга: я пригнал с востока небольшое стадо горбатых китов и заставил их слегка порезвиться в открытом океане, Маше досталась обычная самка кита, а мне тоже китиха, но альбиноска. Уж я постарался, как следует пораскинув разумом: киты мчатся, ныряя неглубоко, а мы с Машей оседлали своих – и можем сидеть, стоять, скакать, поскальзываться, водою неопасно захлебываться – но оставаться при этом «на коне»! Самое удивительное – китам вроде бы как тоже это было в развлечение, а не в напряг! Я их потом отпустил, и мы бултыхнулись в неспокойные волны в далеком далеке от нашего островка.
– Динь, а здесь глубоко?
– Нет, километров семь.
– Я боюсь, забери меня отсюда!
– Да, мэм! – я подхватил Машу на руки, залихватски свистнул и ракетой взмыл в синее небо, а крылья уже сами знали, докуда им расти и как за спиною воздух месить! – А почему у тебя закрыты глаза?
Маша действительно летела в моих объятиях зажмурясь. И очень крепко в меня вцепилась.
– Потому что высоко и страшно, вот почему!
– Угу! На игрушечной лошадке не страшно петли Нестерова закладывать, а у меня на груди страшно!?
– Представь себе. Да, я непоследовательная. И все из-за тебя!
– Да я уже знаю, наизусть выучил, что я и есть корень всех зол и бед. Прилетели, Машунь, отпускай меня. И вот что! Тебе не кажется, что пора бы нам опять в старушку Европу? Шопинг на Елисейских полях, то се, Пикадилли, Испанская площадь?.. Покажешь всем этим гринго свой тропический загар?
– Загара у меня нет… почти нет… а в Европу с удовольствием! На ковре полетим?
– Разумеется.
Мы с Машей пустились в пляс прямо на берегу, посреди внезапно разбушевавшихся волн, обрадованные внезапно родившейся идеей, само собой – вымокли в шипящей воде, и только потом уже, разгоряченные, мокрые и соленые, все в песке, пошли в душ. Я для такого случая приколдовал вторую душевую кабинку, чтобы нам побыстрее…
– Тем же путем вернемся, Диня? А знаешь, что? Давай обогнем шарик с другой стороны? Дай, пожалуйста, глобус! Вот, смотри! Наискось вверх…
– На северо-восток. Корзинку берем?
– Берем, а как же! Через Панамский канал, через Атлантический океан – и мы в Европе!
– Принимается. Но тогда часть похода придется на ночное время.
– Ну и что!? А ты сделаешь светильники, и мы будем примерять одежду!
– Какую еще одежду???
Но у Маши, оказывается, все было продумано! Она не собиралась ходить по европейским площадям и весям в «ночной рубашке глупого канареечного цвета» на босу ногу! И мои холщовые штаны с одним карманом тоже ее почему-то не устраивали… Женщины удивительный народ!
Соответственно, хотя обратный путь в Европу был длиннее, увидели мы гораздо меньше, лишь эпизодически отвлекаясь на огни ночных городов, или на бесчинствующий по побережью шторм, или на океанский лайнер!.. Я выдал Маше с полпуда свежих глянцев – журналов мод – и она подбирала по ним одежду, себе и мне. Я был кроток и тих, кивал в нужных местах, одобрял, вставлял критические замечания, но в итоге оделся на свой лад, точно так же, как и прошлой весной: простые «пятьсот первые» ливайсы, тимберлэнды на протекторах, брезентовая куртка с капюшоном, рубашка клетчатая. Ну, и носки, трусы, понятное дело… Кстати сказать, и Маша только на словах грозилась закутаться в сто одежек от разных кутюрье, а оделась почти под стать мне, довольно просто: легкое зеленое пальто, черные джинсы в облипку, черные сапожки, темно-вишневая сорочка… Темные очки!
– А где твои эти… с красными подошвами?
– Ой! А я их в домике забыла!..
– А голову ты не забыла? И где твоя шляпка???
– А я без шляпки!
– Годится. Тогда, чур, с меня отсутствие засухи и цунами.
Первое десантирование мы произвели в Лондоне, где только-только забрезжило утро, посреди Гайд-парка, под мелким моросящим дождем, но пробыли там недолго, минут пятнадцать, потому что Маше не терпелось в Рим, к Колизею! Однако и за это краткое прикосновение к английской действительности мы с Машей успели расшвырять по пустынному парку примерно с полмиллиона рублей российскими купюрами. Маша предположила, что мы обязательно облагодетельствуем кого-нибудь своей щедростью, я же был уверен, что лишь зададим дополнительной работы местным дворникам. Проверять не стали: Колизей – значит, Колизей! Банзай, право руля! На юг! И в Риме тоже было еще утро, но мы поленились дожидаться присутственного туристического времени, прошли в музей под открытым небом без очереди и без билетов, невидимые. Я сумел убедить Машу, что угрызения совести мы нейтрализуем позже, обильными подаяниями и благотворительными взносами, и она согласилась. Если говорить о Риме, то Маше больше всего понравился Ватикан и фонтан Треви, а мне… А мне больше всего нравилась Маша, и то, что она рядом.
