— Комаров напустишь, — беззлобно проворчала проходившая мимо проводница в серой униформе.
Поезд тронулся, и Валентин, высунувшись из окна, провожал глазами медленно проплывавшие ветви исполинских деревьев, до которых можно было достать рукой. Лес постепенно отступал от железнодорожного полотна, открывая взору круглое как блюдце озеро, блестевшее в отсвете садившегося солнца, над которым звучали громкие трели и присвисты соловья.
Поезд дёрнул и с пронзительным скрипом стал заворачивать вправо. Валентин увидел весь состав во главе с локомотивом, выгнувшийся дугой и медленно въезжавший в таинственную лесную глушь. Перед глазами снова поплыли ветви деревьев, и сделалось темно.
Новый толчок, скрип, и вагон качнуло в другую сторону. Остро запахло костром. Деревья снова отступили, и распахнулся луг, над которым тонким слоем расстилался сизый не то дым, не то туман. И снова громко защёлкал соловей и вдалеке ещё один, а потом в проплывавших кустах ещё и ещё.
Поезд ехал медленно, позволяя не спеша раскрываться декорациям северной природы, и в этих декорациях непрерывно и победно звучали соловьиные трели.
Постепенно солнце скрылось, оставив широкую золотую полосу вдоль горизонта. Начало быстро холодать. Шажков закрыл окно, вернулся в купе и прилёг, не раздеваясь. Он чувствовал утомление, то ли от нетерпения, то ли от избытка чувств. Перед глазами завертелась весёлая цветная кутерьма, Валентин улыбнулся и уснул.
— Молодой человек, молодой человек! Вставайте, приехали, — услышал он, как показалось, через секунду.
Шажков открыл глаза и скосил взгляд на окно. Рассвело, хотя солнце, судя по всему, ещё не вышло из-за горизонта. Поезд медленно двигался вдоль низкой платформы, постепенно останавливаясь, пока вагон окончательно не замер перед свежеокрашенным коричневым деревянным зданием с резными карнизами и наличниками, совсем как дореволюционные финские дачи в Репине. Валентин упругим движением поднялся с полки, раздвинул занавески и некоторое время смотрел на пустую платформу. Потом пригладил перед зеркалом всклокоченные волосы, взял чемодан, закинул за спину гитару в чехле и пошёл по узкому пыльному коридору в тамбур, через который внутрь вагона вливался пьянящий утренний воздух. Замешкавшись на секунду у распахнутой двери, Шажков глубоко вздохнул и, как астронавт, уверенно сделал шаг наружу — в неизведанное.
