И тут в гардеробную заглянул Кароль собственной персоной. Позабыл в кармане пиджака записную книжку. Увидел плачущую жену, попиравшую ногами драгоценное платье, и все понял. Он уже несколько дней ощущал происшедшую в доме перемену, не мог не обратить внимания на то, что жена не садилась с ним за стол ужинать, компанию ему теперь составляла одна Юстина. Один раз даже в присущей ему манере поинтересовался, уж не смертельная ли болезнь постигла его супругу, что-то её не видать за столом, на что девушка коротко информировала — тётя проводит курс лечения, которым мужчинам интересоваться не следует. Ответ Кароля вполне удовлетворил. Ему же лучше, спокойнее, и денег никто не просит.
И вот теперь, увидев рыдающую жену, он понял, о каком лечении говорила племянница.
Поглядев с минуту на всклокоченную супругу, Кароль все же нашёл нужным поинтересоваться:
— Не скажешь ли, в чем дело?
— Я такая… такая голодная! — прорыдала супруга из самых глубин своего отчаяния.
Кароль ещё помолчал.
— Что ж, признаюсь, не ожидал от тебя такого. Если выдержишь до конца недели, поверю, что у тебя есть характер, что можешь совладать со своей натурой. Не стану разводиться. А сейчас дай пройти.
Осторожно, стараясь не наступить на велюр, он пробрался к шкафу.
Юстинка, в поисках Марины обыскавшая весь дом — несносная тётка наверняка где-то забилась в угол и объедается пончиками, — заглянула в гардеробную и случайно услышала слова дяди. Дождавшись его ухода, она подошла к тётке.
Смысл сказанного до Марины дошёл не сразу. Подняв голову и увидев вместо мужа племянницу, она недоуменно заморгала.
— Тёте потребуется не только фигура, но и лицо, — сурово сказала та. — Вы что же себе позволяете? От рыданий человек худеет только тогда, когда они лишают его аппетита. А вот лицо портится во всех случаях.
— Не влезает, — пнула Марина платье на полу.
— Послезавтра влезет, если выдержите до послезавтра. Не дам больше чаю, только минеральную воду, вот и ещё три сантиметра долой, потому что на полтора литра меньше. А если не это, то другое чёрное, в крапинку, уже свободно наденется.
— Оно к сапфирам не подходит.
— Тогда возьмёте серебряный шарф. Да неужели вы не слышали, что сказал дядя?
— Слышала. А что он сказал?
— Что не будет с вами разводиться. Ведь это больше всего заставляет вас нервничать, правда? А вы проявили характер, голодаете, да и денег не просите.
Марина подняла велюровое платье и стала разыскивать вешалку. Сумбур в голове почти улёгся. По привычке возразила:
— Нет, о деньгах он ничего не говорил.
— Но это же ясно! — воскликнула Юстина. — Он оценил ваши усилия. Надо только больше думать о нем.
— Ну вот ещё! — возмутилась тётка. — Я и без того…
И вдруг сообразила: раз он не собирается с ней разводиться, нет необходимости его убивать. Во всяком случае, можно с этим не спешить. Боже, какое облегчение! Не нужно теперь всем твердить, как она любит мужа, как заботится о нем. Наконец-то останется время для себя.
Она почти успокоилась, и вроде бы даже голод уже не так терзает. Можно больше не платить детективам, колоссальная экономия, и в конце концов, почему бы не надеть серебряный шарф?
— Хотите, тётечка, я вам ещё раз подробно объясню, что именно имел в виду дядя? — умильно спросила племянница.
Марина отмахнулась от неё:
— Когда-нибудь позже. Сейчас мне некогда. Надо сделать косметическую масочку, привести в порядок лицо… и хорошенько все обдумать. Самой!
У Юстины опустились руки. Она-то надеялась, что при столь драматичных обстоятельствах удастся хоть что-то вбить тётке в голову. Где там! Тётка опять ускользнула, опять для неё не существует никого, кроме собственной персоны.
И все же бросить тётку Юстина не могла. Та нуждалась в постоянном присмотре. Поверила, правда, что держится собственной железной волей и сама контролирует диетический процесс, но стоило Хелене или Юстине ослабить бдительность, как она тут же бросала осточертевший супчик и норовила запихнуть в себя что-нибудь посущественнее.
Как бы то ни было, несколько дней совместными усилиями продержались, и произошло то, на что рассчитывала Юстина, — желудок Марины и в самом деле съёжился. Марина ещё не знала, что теперь не сумеет съесть такой обильный обед, как неделю назад.
Теперь уже и Кароль с интересом ожидал результатов «лечения» жены. Его оставили в покое, обессилевшей жене было не до ссор и претензий, она, странное дело, ни разу не попросила денег. И, кроме того, он уже и сам начинал кое о чем подумывать…
Вольский, разумеется, понимал, что без Юстины тут не обошлось и жена выдерживает мучительную диету лишь благодаря её неустанным заботам. И блаженное спокойствие в доме — тоже её рук дело. И все же, все же… чего-то ему недоставало. Сообразил не сразу, потом дошло — не та еда. Вроде бы и вкусно, и блюда привычные, а не было уже в них прежнего полёта фантазии и вдохновения. Божественные амброзии стали обычными земными кушаньями. Тому, кто привык к Марининым шедеврам, этого явно недостаточно.
Что ж, он хозяин в своём доме. И своё слово сказать должен.
На шестой день за ужином, как всегда, они сидели с Юстиной вдвоём.
— Что же, моя жена совсем отказалась иметь дело с готовкой? — жёстко спросил он, и в голосе явно послышалось уже почти забытое опасное шипенье.
Юстинка подобралась, готовясь к отпору.
— Не совсем, только до завтрашнего дня включительно, — ответила она.
— Не припоминаю, чтобы я согласился с такой постановкой вопроса. Даже если только до завтрашнего дня. Может, следовало поинтересоваться и моим мнением?
— Нет! — отчаянно заявила Юстина.
— Что «нет»?
— Не следовало. Вы бы не согласились.
— А разве это ни о чем не говорит? Я не намерен в собственном доме терпеть саботаж.
— Дядя, вы прекрасно знаете, что это никакой не саботаж. Тётя проходит курс лечебного голодания. Это для любого нелёгкое испытание, а уж для неё — особенно. Нельзя пихать человеку под нос любимые яства, к которым он не имеет права прикоснуться.
— А МНЕ какое до этого дело?
«Шалаш обеспечен», — пронеслось у Юстины в голове, и девушка бесстрашно кинулась в пропасть:
— Не верю я, что вам нет до этого никакого дела! Нельзя быть таким бесчувственным по отношению к близкому человеку! И вы тоже заинтересованы в том, чтобы тётя похудела. Ей надо помочь. А мы с Хеленой обе дико стараемся, чтобы кормить вас повкуснее, но куда нам до талантов тёти, таким кулинарным гением надо родиться, уж недельку дядя мог бы потерпеть, и вообще…
— И вообще — самый главный аргумент, — в ярости зашипел хозяин, но Юстину уже несло:
