– Послушай, командир, – обратился к Комбату Грош, – а что это за люди такие были?
– Где? – переспросил Комбат.
– Ну, на берегу, с пушками.
– Хрен их знает, кто такие!
– Сектанты это, – ответил Роман.
– Какие еще сектанты? – поинтересовался Грош.
– Да, «новой веры».
– И во что же они верят? И ты, парень, вместе с ними?
– Они верят Учителю. Есть у них такой человек, страшный человек, хуже некуда.
– Не говори так, Роман, не говори! Ты же ничего не знаешь! – воскликнула Марина и по ее щекам побежали слезы.
– Ладно, не буду, – успокоил девушку парень и хотел было взять ее за руку, но та резко вырвала свою ладонь из его пальцев.
– Ну, вот, – пробурчал Комбат, – опять молодые ссорятся, хотя повода нет.
– Так какой вы веры – православной, что ли?
– Да никакие они не православные, – сказал Роман. – Вообще, черт знает, во что они верят: в Учителя, в страшный суд и во всю такую ерунду.
– А ты не веришь?
– Я уже не верю, – ответил парень, хотя еще неделю назад он был всецело предан Учителю и готов был выполнить его любое приказание.
– А как ты попал к ним? – спросил Комбат у Романа.
– Как, как… Как и все остальные. Сейчас время такое, хочется чего-нибудь чистого, светлого, ясности.
– И какой же ясности тебе, парень, надо?
– Смысл жизни искал.
– И нашел? – Комбат улыбнулся немного ехидно.
– Я не нашел и думаю, с ними не найдешь.
– Нет, нет, есть смысл в жизни! Учитель его знает! – воскликнула Марина, вскакивая со своего места.
– Да сиди ты! – прикрикнул на нее Комбат. – А то эти твои друзья начнут стрелять.
И пуля может попасть точно в голову.
– Я не боюсь пуль, – воскликнула девушка.
– Боишься ты или нет, это разговор другой.
Бояться надо, и голову за зря подставлять не стоит, – резонно заметил Борис Рублев и, взглянув на Подберезского, спросил:
– Ну что там по курсу?
– По курсу все, вроде бы, тихо, командир. Никаких передвижений противника пока не видно.
– – Ну, Андрюха, ты заговорил, как будто перед нами действительно противник.
– Вы их не знаете, – воскликнул Роман Богуславский, – они на все способны. Они могут убить человека ни за что!
– Так уж и ни за что? – поинтересовался Комбат.
– Да, ни за что. За одно слово, за малейший проступок, за то, что не помолился, за то, что смотрел не так на Учителя или думал что-нибудь не то.
– А как они узнают, то ты думаешь или – нет? – спросил Подберезский.
– Это видно сразу, видно, когда у человека на уме не Учитель и его учение, а что-то другое. Они меня вначале заманили, а потом деда специально привезли сюда, чтобы он гнусных микробов разводил, которыми они народ будут травить.
– Народ, микробы… А это точно, что они там… дерьмо жрут?
– Правда…
– Как же вы туда с ней вляпались, неужели сразу не понятно было?
– Это не сразу делается. Сперва ты попадаешь в избранные, поселяешься в «святой деревне», а потом, когда докажешь преданность Учителю, проходишь обряд посвящения. Вот тогда дерьмо и жрут.
– Значит, вам не довелось?
– Нет, слава богу.
Комбат с облегчением вздохнул:
– Может, ты и правду говоришь, парень, но как-то это все странно выглядит.
– Вот, вот, почитайте! – Роман вновь запустил руку в карман, извлекая страницы, исписанные его дедом, академиком Богуславским. – Вот, здесь все написано, что они затевают.
– А зачем им это нужно? – Комбат взял бумаги и стал читать.
Он читал долго, минут десять, пытаясь вникнуть в текст.
– Ладно, на, – он отдал Роману послание деда, – спрячь в карман, пусть лежит. Может, твой дед и правду пишет, но выглядит все это не очень убедительно.
– Вы просто их не знаете, Борис Иванович, не знаете!
– Придет время, разберемся.
А японцы и люди из охраны Учителя уже расположились на берегу и приготовились к тому моменту, когда появится катер. Они услышали рокот мотора и затаились, спрятавшись за деревьями и камнями, тем более, что их камуфляжная форма позволяла прекрасно замаскироваться на берегу.
Когда до катера оставалось метров пятьдесят, японец махнул рукой своим подчиненным и те открыли огонь из автоматов. Но стреляли они не в катер, а перед ним. Вода забурлила, закипела, словно бы на реку полился дождь и посыпался крупный град.
– К берегу! К берегу прижимайся, Гриша! – крикнул Комбат, передергивая затвор своего автомата и, пригнувшись, спрятался за борт. – И ты, Гриша, прячься. Осторожно, не подставляйтесь, ребята, не подставляйтесь.
А сам принялся стрелять короткими очередями по берегу.
– Андрюха, кто там? – спросил Комбат.
– Я их вижу, правда, поздно увидел. Извини, командир, они замаскировались.
– Ты раззява, Подберезский, раззява. С тобой потом разберусь.
Пули сыпались прямо перед носом катера.
– Давайте к берегу! – громко закричал начальник охраны Учителя. – К берегу! Отдайте наших людей и плывите, куда вам захочется!
– К берегу, говоришь? – зашептал Комбат. – А не пошел бы ты к едреной матери! – Рублев крикнул это громко, и даже сквозь грохот выстрелов был слышан его сильный голос. – Да не к тому берегу, Гриша, не к тому! К противоположному давай!
– Так там же некуда, Иваныч, причалить!
– Тогда гони вперед! Вперед! А ты, Андрюха, давай, поливай по ним, – и Комбат с Подберезским принялись стрелять. – Патроны береги!
– Берегу, Комбат; берегу.
Уголовники лежали на дне катера, боясь даже пошевелиться. Катер летел, выделывая странные виражи, словно бы пытался уйти от пуль, петлял, прижимаясь то к противоположному берегу, то, вдруг, выскакивая на середину реки.
– Остановитесь! Остановитесь! – орал изо всех сил начальник охраны.
– Хрен мы тебе остановимся! – буркнул Комбат, выпуская короткую очередь.
Этот короткий бой закончился ничем. Комбат понял, что люди из охраны Учителя, если бы захотели, то наверняка смогли бы расстрелять катер, утопить его. Но, скорее всего, у них имелись другие планы.
А японец уже бежал к берегу от «урала», с гранатометом. Он долго и тщательно целился, затем выстрелил. Взрыв прогремел, поднимая фонтан вспененной воды, метрах в пяти перед носом катера. Гриша Бурлаков даже пригнулся и резко бросил катер вправо, затем влево.
