Я услышала его тихий смех, тот ужасный смех, который навсегда останется со мной.
Он подкатил меня поближе к стене. Что с ней случилось? В ней была дыра, как в тот раз, когда там было такое же полое пространство.
Он вытащил меня из тачки, в которой катил от домика; я слышала его тяжелое дыхание, пока он пропихивал меня в дыру.
— Ройбен!.. — выдохнула я. — Нет… Ради Бога, Ройбен…
— Я уж боялся, что ты померла, — сказал он. — Это было б неправильно. Я ужасно рад, что ты еще живая.
Я попыталась заговорить, урезонить его. Попыталась позвать на помощь. Мое намятое горло сжалось, и хотя я собрала всю свою волю, я не могла издать ни звука.
Я уже стояла в стене, так же, как стояла в тот день. Ройбен казался просто черной тенью, и словно откуда-то издалека я слышала его смех. Я увидела кирпич у него в руках и поняла, что он собирается делать.
Теряя сознание, внезапно подумала: «Все, что я сделала, привело меня к этому, так же, как все, что сделала та девушка, привело ее к этому же. Мы шли схожими путями, только я ни о чем не догадывалась. Я думала, что могу заставить жизнь идти так, как мне хотелось… но, может быть, и она думала так же».
Сквозь туман боли и страха я услышала голос, хорошо знакомый, любимый голос.
— О, Господи, — воскликнул он. А потом: — Керенса, Керенса!
Две руки подняли меня, нежно, сочувственно.
— Моя бедная, бедная Керенса…
Ким пришел ко мне. Это он меня спас, Ким вынес меня на руках из смертной тьмы…
Я проболела несколько недель. Я находилась в аббатстве, и Меллиора ухаживала за мной.
Это было ужасно, гораздо хуже, чем мне представлялось сначала: каждую ночь я просыпалась в поту, мне снилось, что я стою в пустоте стены, и черти лихорадочно работают, замуровывая меня.
Меллиора пришла ухаживать за мной и находилась рядом день и ночь.
Как-то ночью я проснулась и зарыдала в ее объятиях.
— Меллиора, — сказала я, — я заслужила смерть за свои грехи.
— Тс-с, — успокаивала она. — Ты не должна так думать.
— Но я согрешила… так же сильно, как и она. Даже больше. Она нарушила свой обет. Я нарушила свой. Я нарушила обет дружбы, Меллиора.
— Тебе видятся дурные сны.
— Дурные сны о дурно прожитой жизни.
— Ты пережила такой ужас! Не надо бояться.
— Порой мне кажется, что Ройбен в комнате, что я кричу и никто меня не слышит.
— Его забрали в Бодмин. Он уже давно был болен. И ему становилось все хуже…
— С тех пор как не стало Хетти?
— Да.
— Как получилось, что Ким оказался там и спас меня?
— Он увидел — в стене разобраны кирпичи. Он поговорил об этом с Ройбеном, а тот сказал, что она снова обвалилась. Обещал поправить ее назавтра. Но Ким не мог понять, почему она обвалилась, когда не так давно ее ремонтировали… ах, ну ты помнишь, — когда мы были детьми.
— Хорошо помню, — сказала я ей. — Мы были там все вместе…
— И все мы помним, — ответила мне Меллиора. — А потом ты не пришла домой, и я пошла к Киму… разумеется.
— Да, — тихо сказал я, — разумеется, ты пошла к Киму.
— Я знала, что ты ушла в свой старый домик, так что мы сперва пошли туда. Он был не заперт, и дверь нараспашку. Тут Ким испугался. Он побежал, потому что Ройбен говорил ему что-то такое странное про Хетти… Ему, должно быть, сразу пришло в голову…
— Он догадался, что Ройбен собирается сделать?
— Он догадался, что с Ройбеном происходит нечто странное, и мы должны бежать к стене… Слава Богу, Керенса!
— И Киму, — пробормотала я.
Потом стала думать обо всем, чем я обязана Киму. Вероятно, жизнью Джо и его теперешним счастьем; моей жизнью и моим будущим счастьем.
Ким, думала я, скоро мы будем вместе, и все, что случилось до этого, будет забыто. Для нас останется только будущее — для меня и для тебя, мой Ким.
Я проснулась ночью от рыданий. Мне снился дурной сон, будто я стояла на лестнице с Меллиорой, и она протягивала мне игрушечного слоненка.
Я говорила: «Вот что убило ее. Теперь ты свободна, Меллиора… свободна».
Я проснулась и увидела, что Меллиора стоит около меня, ее золотистые волосы заплетены в две косы; толстые и блестящие, они были похожи на золотые канаты.
— Меллиора, — сказала я.
— Все хорошо. Это только дурной сон.
— Эти сны… можно ли избавиться от них?
— Все пройдет, если вспомнить, что это всего лишь сон.
— Но они — часть прошлого, Меллиора. Ах, ты же не знаешь! Боюсь, я вела себя подло.
— Ну, Керенса, не надо так говорить.
— Считается, что признание облегчает душу, Меллиора, я хочу во всем признаться.
— Мне?
— Это тебе я причинила зло.
— Я принесу успокаивающее, а ты должна попытаться заснуть.
— Я буду лучше спать с чистой совестью. Мне нужно все рассказать тебе, Меллиора. Я должна рассказать тебе о том дне, когда умерла Джудит. Это произошло не так, как все думают. Я знаю, почему она умерла.
— Тебе опять снились кошмары, Керенса.
— Да, именно поэтому я и хочу тебе все рассказать. Ты не простишь мне… в глубине души не простишь, хотя скажешь, что простила. Я промолчала, когда надо было говорить. Я погубила твою жизнь, Меллиора.
— Что ты говоришь? Тебе нельзя волноваться. Успокойся, прими лекарство и попытайся уснуть.
— Послушай меня. Джудит споткнулась. Помнишь Сонечку… слоненка, игрушечного слоненка Карлиона?
Меллиора выглядела встревоженной. Она, видимо, думала, что у меня бред.
— Так помнишь? — настаивала я.
— Ну, конечно. Она до сих пор где-то здесь.
— Джудит споткнулась об нее. Шов…
Она нахмурила лоб.
— Дырка, — продолжала я. — Ты ее зашила. Это от каблука Джудит. Игрушка валялась на лестнице, и Джудит споткнулась. Я спрятала слоненка, потому что сначала боялась, как бы не обвинили Карлиона, а потом… потом я подумала, что если будет доказано, что произошел несчастный-случай, Джастин никогда не уедет, он женится на тебе, у тебя будет сын, который получит все — все, чего я хотела для Карлиона.
Тишина в комнате. Только тиканье часов на каминной полке. Мертвая тишина аббатства ночью. Где-то в этом доме спит Ким. И Карлион.
— Ты меня слышала, Меллиора? — спросила я.
— Да, — тихо сказала она.
— Ты ненавидишь меня… за вмешательство в твою жизнь… за то, что твоя жизнь разбита!
