Слезы полились у нее из глаз, и Руна не знала, по ком она плачет – по себе, по Таурину или по ним обоим. Северянка знала лишь, что это не привычная грусть, тихая и неспешная, нет, эта печаль не подкрадывалась к жертве. Скорбь обрушилась на нее, словно смертоносное оружие, и впилась в ее плоть.
Когда вечность спустя Руна отерла слезы, она удивилась тому, что на ее руках не осталось крови, только соль. Слезы успокоили ее, дрожь прошла. Но девушка не стыдилась своей слабости. Она вспоминала историю о прекрасном Бальдре, погибшем из-за подлости Локи. Богиня Хель готова была отпустить Бальдра, если все на свете заплачут по нему. Как слезы могли быть признаком слабости, если они могли вызволить доброго бога из царства смерти? Из-за того что Локи не плакал по Бальдру, ему не суждено было ожить. Но Руна была уверена, что и она, и Таурин вернутся в царство живых.
Гизела не знала, как Руне удалось успокоить Таурина, но когда она вечером вернулась домой, мужчина неподвижно сидел, прислонившись к балке, и молчал.
Принцесса ходила на берег. В последнее время она избегала этого места, места, где Тир так обошелся с ней. Но сегодня важно было лишь то, что берег был пуст. Гизела была одна. Вернее, она была там с ребенком.
Иногда принцесса думала, что Тир был слишком безумен и потому не мог зачать настоящее дитя. Возможно, все это уловка и ей только чудится, что она носит ребенка под сердцем. Может, это дитя – не более чем дуновение ветра, игравшего над волнами. Гизела стояла на берегу и смотрела на море, спокойное, равнодушное, прославляющее законы, которые древнее человечества, законы, по которым за смертью идет становление, а за становлением – смерть. И чем дольше девушка взирала на морские просторы, тем отчетливее понимала, что лгала самой себе.
Руна тоже молчала, отводя глаза. Гизела не понимала, что изменилось в ее подруге. Может быть, молчание – это знак примирения? Распорядок дня и налаженный быт не допускали никаких сбоев.
Но на следующий день молчание стало невыносимым. Поведение Руны казалось Гизеле странным. Северянка не смотрела Таурину в глаза, но старалась подольше находиться рядом с ним. Принося пленнику еду, она не ставила миску на пол и не отбегала, как раньше, а сидела рядом с франком, точно ожидая чего-то. Руна чаще приносила ему свежую воду и смотрела, как он моется. Она шила ему одежду, хотя шитьем обычно занималась Гизела. С каждым днем удивление принцессы росло. Она пыталась объяснить такое странное поведение тем, что Руна больше не строила корабль и поэтому ей нужно было как-то скоротать время. Но это не объясняло, почему Таурин так смотрел на Руну – не с ненавистью, как раньше. Его глаза светились, как два уголька.
Гизела боялась. Отказался ли Таурин от мести? Или он сошел с ума, как Тир? Что, если когда-нибудь он зайдется столь же пронзительным, столь же невыносимым смехом, как и ее мучитель? Но время шло, а Таурин не впадал в безумие.
Ночью, слыша его плач, Гизела с головой укрывалась меховым одеялом и беспокойно ворочалась, пока не находила позу, в которой можно было лежать, не испытывая боли в огромном животе и налившихся грудях.
Она все еще думала о том, почему Руна не убила Таурина.
Гизела не знала, думала ли об этом северянка, но с каждым днем напряжение росло. Руну начали тревожить странные вопросы. Раньше ей было не важно, чистое ли у нее тело. Теперь же она выходила из себя, видя на тунике из новой ткани пятна от жира.
– Нужно отстирать ее! – раздраженно кричала Руна. Гизела смотрела на подругу, не понимая ее волнения.
– Недостаточно полоскать одежду в воде! – возмущалась Руна. – От этого она не становится чистой!
Конечно, Руна была права, но до сих пор ее это не волновало.
– Как у вас стирают одежду? – набросилась на Гизелу северянка. – Моей бабушке всегда удавалось все отстирать.
Она рассказала принцессе, что на севере стирали с помощью навоза.
– Вообще-то это странно, – задумчиво подытожила она. – Как навоз может сделать одежду чистой?
Гизела пожала плечами:
– А я слышала, что для стирки используют пепел.
– Странно, – повторила Руна. – А пепел-то как может что-то сделать чистым?
Какое-то время она сидела неподвижно, а потом вдруг вскочила и опрометью выбежала из дома.
Гизела покачала головой. Может, с ума сходил не только Таурин, но и Руна? Лишь ей, пусть и самой слабой среди них, самой испуганной, да к тому же еще и беременной, удавалось совладать со своими чувствами.
Шли дни, и теперь Гизелу угнетала не только тишина, но и жара. Холодной зимой ей так хотелось согреться, теперь же тепло стало для нее невыносимым. Даже ночью их рубашки не высыхали, оставаясь мокрыми от пота.
Гизеле было труднее всех. Каждый день она выходила из дома и брела к морю. Она не заходила в воду глубже, чем по колено, а вот Руна с радостными возгласами запрыгивала в лазурные волны, ныряла, заплывала на глубину. Северянка наслаждалась плаванием. Гизеле тоже хотелось бы окунуться, но она знала, что тут же пойдет на дно. Ребенок не даст ей выплыть, тяжелый, словно камень. Она часто представляла себе свое дитя именно таким – серым и безжизненным, как камень. Тогда оно не могло бы смеяться над ней, как Тир.
Прошел уже год с тех пор, как Карл и Роллон заключили мир в Сен-Клер-сюр-Эпте, и Гизела часто думала, что произошло бы за этот год, если бы она не сбежала из Руана. Может быть, она носила бы под сердцем ребенка Роллона? Или Таурин уже убил бы ее? Таурин… Руна ослабляла его путы, чтобы он мог не только сидеть у балки, но и вставать и разминать затекшие мышцы. Гизела не одобряла решения подруги, но и не возражала. И только раз она вышла из себя.
Это было после душной ночи. Утром Руна предложила отвязать Таурина, чтобы он мог поплавать в море.
– Пообещай, что ты не причинишь нам вреда, – попросила она.
– Я не могу тебе этого обещать, – печально ответил Таурин.
Вскочив с лежанки, Гизела схватила Руну за руку.
– Ты с ума сошла? Как ты можешь предлагать такое?! – возмутилась она.
– Что бы он там ни говорил, я уверена, он не сделает нам ничего плохого, – ответила Руна.
На ее лице застыло упрямство, но не только. В ней горело то же черное пламя, что и в Таурине. Боль. Растерянность.
– Как ты можешь доверять ему?! – кричала Гизела. – Ты! Ведь это ты упрекала меня в том, что я доверилась Тиру!
Она отпустила Руну, но теперь северянка вцепилась в нее.
– Ты не можешь их сравнивать!
– Почему? Они оба хотели убить нас! Они опасны! Смерть – всегда смерть, и не важно, от чьей руки ты погибнешь!
– Да, Таурин хотел убить нас, но…
Руна не договорила.
Крики Гизелы разбудили ребенка. И не только ребенка, но и жуткую боль.
По ее телу пробежала судорога, в пояснице кольнуло сильнее, чем обычно. Ноги подогнулись, и Гизела упала на колени, обхватив ладонями живот. Ее словно пырнули ножом, и лезвие проворачивалось вновь и вновь. Под ней расползлась большая лужа.
