После того как ситуация с Дингуоллом была улажена, ассистент Гудини вынес на сцену так называемый «черный ящик Марджери» – тот самый, который якобы «прикончил ее».
– Вот кабинка медиума, против которой она возражала, – заявил Гарри, показывая зрителям проемы для рук и другие особенности, делавшие ящик комфортным для медиума. И снова у Дингуолла возникли подозрения, что это не та же кабинка, которой пользовалась для экспериментов комиссия «В мире науки», но на этот раз он промолчал. Тем временем Гудини забрался в ящик и, вызвав новых добровольцев, попросил их держать его за руки.
– Конечно, держать за руки девушку куда приятнее, – саркастично ухмыльнулся он, демонстрируя «в точности то, что она делала».
Великий Гудини показал, как медиум могла встать и сорвать переднюю часть кабинки, уверяя зрителей, что на ее теле остались отметины от этого трюка.
– Вы могли бы увидеть синяки на ее плечах, оставшиеся от удара о дерево, – поклялся он. Но сам ящик не доставлял никаких неудобств медиуму. – Однажды вечером я уснул в этом ящике. Вот как просто там находиться.
Упомянул Гудини и о том, как Марджери пронесла в кабинку складную линейку. Мол, когда он поймал ее за руку, она отпустила в его адрес гнусное оскорбление, сказав, что его отец не был женат на его матери.
– И это называется воспитание! – хмыкнул Гудини, намекая зрителям на то, что его манера поведения и этические убеждения куда лучше, чем у респектабельных Крэндонов.
И наконец, Гудини вызвал добровольца из комиссии подняться на сцену. Но на этот раз никто не захотел играть роль участника сеанса. Один журналист пожаловался, что у него болит горло, все остальные просто отказались. Поэтому на роль участника сеанса пришлось брать зрителей из зала. Кивнув Анне Фей, Гудини приступил к сеансу.
– Ну что ж, духи, цып-цып-цып… Да, так я зову духов. Эй, духи, вы не прочь позвонить в колокольчик?
Доброволец подтвердил, что полностью контролирует Гудини, но в этот момент послышался звон колокольчика и игра тамбурина.
Зал взорвался аплодисментами: зрители видели то, чего не мог увидеть доброволец на сцене. Гудини высвободил ноги, так что «участник сеанса» на самом деле держался за его пустые башмаки, и поднял колокольчик, зажав его пальцами одной ноги, а пальцами другой ноги начал играть на тамбурине. «Ловкость Гудини и атмосфера спиритического сеанса заворожила зрителей, – писал журналист. – Люди получили свое шоу».
Гудини завершил выступление «открытым обсуждением». Только теперь выяснилось, что в зале присутствовали и несогласные с его мнением.
– Как вы можете объяснить голос Уолтера, звучавший, когда доктор Макдугалл зажимал медиуму рот? – спросила какая-то леди в зале.
– Я отвечу на этот вопрос вопросом. Присутствовали ли на сеансе Каррингтон или Берд? Если так, то говорили они.
После этого кто-то назвал сэра Артура лучшим лектором, рассказывавшем в этом городе о медиумах и духах:
– Одно скажу вам точно – вам никогда не собрать полный зал два раза подряд, как это удалось Конан Дойлу!
Гудини всегда воспринимал в штыки критику своих способностей как ученого и оратора и потому, выйдя из себя, позволил пару презрительных высказываний о литературных достижениях сэра Артура, в частности:
– Что ж, будь я плагиатором, как Конан Дойл, укравший все идеи у Эдгара Аллана По, то я собирал бы полные залы где угодно.
По завершении дискуссии Гудини спросил, нет ли у кого-то еще вопросов касательно Марджери.
– Что еще вы хотите увидеть? – поинтересовался он.
Ответ, раздавшийся откуда-то с задних рядов, передавал общее настроение в зале:
– Покажите еще фокусы.
На следующий день Джон Крэндон пришел в лавку, где его родители обычно покупали газеты, и обратился к продавцу с необычной просьбой. Мальчик хотел купить все экземпляры газет «Транскрипт» и «Геральд», чтобы мама не прочла о том, что Гудини наговорил о ней в Симфони-холле. Но на самом деле статьи, по крайней мере в «Геральде», были не такими уж резкими. Один из журналистов писал, мол, действительно существуют медиумы-мошенники, настоящие злодеи, в точности такие, какими их описывает Гудини. Но «разве не могут существовать люди, которые способны использовать доселе неведомые, неисследованные силы природы, которые эти проводники и сами не могут ни понять, ни объяснить? Есть многое и на земле, и на небесах, о чем мистер Гудини и помыслить не может, какой бы ни была его философия».
Шоумен и ученый
Те из нас, кто не верит в существование призраков, должны быть благодарны Гудини, Королю наручников.
Нью-Йорк Геральд ТрибьюнОн будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него.
Бытие [16:12]Король наручников выступал сам по себе и редко с кем делил сцену. Уолтер Принс был единственным членом комиссии, которого Гудини считал своим союзником – только с Принсом они не скандалили из-за дела Марджери и только Принса Гудини не поливал грязью в газетах. Однако хоть Принс и возражал против хвалебных речей Берда в адрес Марджери, он не собирался спускать Гудини с рук случившееся в Симфони-холле. Гудини знал, что только они с Принсом в комиссии стоят на позициях скептицизма, и потому пришел в ужас на следующий день после разоблачения Марджери, когда прочел в «Нью-Йорк Таймс», что наговорил о нем его коллега.
Заголовок гласил, что остальные члены комиссии ставят под сомнение «историю Гудини о Марджери». Принс, Макдугалл и Комсток подписали заявление, в котором осуждали Гудини за два его поступка: во-первых, если он увидел, что Марджери мошенничает, почему он не разоблачил ее на сеансах в «Чарльзгейте», а вместо этого выступил с обличительной речью в Симфони-холле? И, во-вторых, почему он не представил никаких доказательств того, что Каррингтон и Берд – пособники Марджери?
Гудини ожидал таких возражений от Макдугалла и Комстока, но заявление Принса застало его врасплох, поскольку со сцены он говорил только то, что уже обсуждал в личных беседах с исследователем. Для Гудини все было очевидно, и он полагал, что его друг тоже понял правду: Марджери обманула комиссию, ослепив ее респектабельностью своего сословия, личным обаянием и красотой. Чтобы убедить членов комиссии, она использовала трюки, которым скорее было место на выставке диковинок, чем в аудиториях Массачусетского технологического или Гарварда. Если бы Принс присутствовал при выступлении Гудини в Симфони-холле, а не полагался на версии разоблачения, описанные в желтой прессе и Малкольмом Бердом, то председатель комиссии, безусловно, увидел бы в этой демонстрации трюков куда больше правды, чем в любом научном отчете о Марджери – в этом Гарри был уверен. Ссора Гудини и Принса во многом напоминала ухудшение отношений Гарри и сэра Артура: вновь Гудини играл роль непослушного ребенка, а Принс – строгого отца. «В своей поездке по стране вы осыпали оскорблениями всех, кто связан с делом Марджери, – увещевал его пожилой дознаватель. – Если вы взглянете на ситуацию со стороны, то поймете, почему мне кажется забавной ваша бурная реакция на слова критики – в то же самое время, когда вы сами не скупитесь на критику куда более острую». Но никто не мог удержать Гудини от его, как он считал, magnum opus[71] как исследователя паранормальных явлений и иллюзиониста. Брат Гарри, Билл, недавно умер от туберкулеза, и Гудини вновь не удалось связаться с духом близкого ему человека. Возможно, именно потому он говорил с такой страстью, изобличая Марджери перед полными залами в Бруклине и на Манхэттене. «Гудини – величайший шоумен варьете и потрясающий оратор, – писали в газете “Вэрайети”. – Его последнее выступление превосходит все, что когда-либо демонстрировалось публике на тему спиритуализма». По сути, Гудини выступал с той же программой, что и в Симфони-холле, добавив лишь пару деталей. В частности, он объявил, что отношения Малкольма Берда с Марджери стоили редактору его работы в журнале «В мире науки». Но затем Орсон Мунн в своем интервью, проходившем в его кабинете в Вулворте, опроверг все, что Гудини сказал о Берде со сцены манхэттенского театра «Ипподром». Мунн заверил журналистов, что Берд уволился «по личным причинам»: редактору предстоял рекламный тур, в котором он планировал презентовать свою новую книгу «Мои паранормальные приключения». Когда сотрудники «В мире науки» предложили провести соревнование экстрасенсов, Орсон Мунн ожидал, что им предстоит важное и общественно значимое исследование. Теперь же он боялся, что соревнование, связанное с названием его журнала, может запятнать репутацию его издания. Исследование превратилось в монстра Франкенштейна. Созданный в редакции Мунна журналистами и учеными монстр вырвался на волю, хотя не предполагалось, что он когда-либо покинет библиотеку «В мире науки». Во многом Принс винил Гудини за придание исследованию статуса сенсации. Он советовал Мунну исключить Гарри из состава комиссии, пока репутация журнала подмочена не окончательно.
