Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Каков ответ на этот вызов? Ответ один: противодействие бюрократии со стороны гражданского общества, последовательная борьба его институтов и наличных социальных сил за свободу и демократию.
Вы скажете: да будет, наслушались! Вы вроде серьезный человек, а несете бог знает что.
Но я не вижу другого ответа. И если он слаб, значит, плохи наши дела.
Но, как мне кажется, он не так уже слаб, когда помыслишь долгосрочными категориями. Бизнес сам не может и не должен заниматься политикой. Но он может, должен и будет питать те институты гражданского общества, которые смогут, чем дальше, тем эффективней, противостоять вызову авторитаризма. Они защищают его интересы, а с ними и интересы всего общества на пути его здорового развития под демократическим российским триколором.
Вызов культуры. Здесь я имею в виду культуру в самом широком смысле, о чем говорилось выше: неформальные институты, общепринятые ценности, нормы поведения и отклонения от них, которые общество терпит, делая, в свою очередь, нормами.
Наша традиционная культура характеризуется низкой продуктивностью, в значительной мере ориентирована на государственный протекционизм и на стимулы, исходящие от власти. Бесконечные сетования последних лет и призывы возобновить эти функции обращены к государству, которое прекратило выполнять их в прежнем объеме (просто не могло). Но это плохо, очень плохо. Это значит, что мы не граждане, а подданные и что процесс вылупления первых из вторых еще где-то в начале, если он вообще возможен для поколений, рожденных подданными. Может, сорока лет, в течение которых Моисей водил евреев по пустыне, чтобы в землю обетованную пришли свободные люди, для нас мало?
Я не смогу здесь охватить эту огромную тему. Ограничусь только некоторыми замечаниями, которые должны показать, что этот вызов, видимо, самый важный.
Перуанский экономист Эрландо де Сото написал книгу «Загадка капитала» с подзаголовком «Почему капитализм торжествует на Западе и терпит поражение во всем остальном мире»[35]. Автор на основании серьезных исследований показывает, что в бедных и развивающихся странах имеются, даже в руках наименее состоятельных слоев населения, значительные ресурсы, которые могли бы быть пущены в оборот и приносить доход, т. е. могли бы превратиться в капитал. Например, можно взять кредит под залог жилья, чтобы создать бизнес. Но этого не делается, ресурсы иммобилизованы. Почему?
В культуре этих народов капитал отсутствует или воспринимается как институт только очень небольшой частью населения. Для американца, напротив, ощущение, что его деньги лежат в чулке, — стимул к действию. Их нужно поместить в банк или в пенсионный фонд, через которые кто-то привлечет эти деньги в дело, приносящее доход. Ресурсы работают, приносят богатство и процветание. Всего 200 лет назад или даже меньше этого и на Западе не было в менталитете большинства населения, не было и капитализма. Все социальные процессы протекали замедленно, противоречия разрешались разрушительными войнами и революциями, а не ростом богатства.
В большей части мира, в том числе и в России, дело и сегодня обстоит так же. В чем же дело? Может быть, в национальном характере, во врожденных отличиях западного человека? Опыт Японии, Кореи, ряда других стран Юго-Восточной Азии показывает, причем весьма убедительно: это не так. Макс Вебер в своем знаменитом труде «Протестантская этика и дух капитализма» доказывал, что протестантская религия утверждает ценности (трудолюбие, экономность и накопление, образование), которые способствуют прогрессу, тогда как конфуцианство, например, прогрессу не способствует. Теперь мы увидели, что это не так. Конфуцианская, буддистская, синтоистская культуры не стали препятствием прогрессу, когда сложились условия, позволившие народам так называемой «рисовой культуры» (тщательность, систематичность, дисциплина и обязательность) усвоить высшие технические достижения, успешно осуществить индустриализацию, войти в высшую лигу развитых и богатых стран. Так что и нам путь не заказан. Но чего недостает?
Ключевое слово — доверие. Почему мы не вкладываем наши сбережения в банки, в ценные бумаги? Поэтому что нас не раз обманывали. Доверие существует, но в узком кругу: семья, друзья; а уже по отношению к товарищам по работе градус доверия понижается. Партнеры в бизнесе также стараются держаться определенного круга, разделяя рынок на сегменты, за пределами которого — армия охранников, адвокатов и др., а поэтому лучше далеко не ходить. Хотя бизнес требует постоянного расширения контактов и доверия не только к тем, с кем знаком лично, но и к неперсонифицированным институтам. Чем меньше доверия, тем выше так называемые трансакционные издержки, тем уже масштабы и ниже доходность бизнеса. Богатство развитых стран — от институциализированного доверия. Поэтому события вокруг компании Enron или Worldcom, искажавших отчетность в интересах менеджмента, вызвали столь болезненную реакцию в США. Мы даже немного злорадствуем: видите, и у них нечестность. Но признанное преступлением в Enron для нас — массовое, общепринятое явление. У нас до 35 % предприятий убыточны в течение многих лет и непонятно как существуют, они должны бы давно закрыться, но не закрываются. Потому что фальсифицируют отчетность, живут наполовину в тени, не платят налоги, предпочитая платить долю бандитам и чиновникам. Ничего особенного,(tm) же самое де Собо наблюдал в Перу и в других странах, убедительно показав, что это главная причина бедности и низких темпов экономического роста.
Как вырваться из порочного круга, как изменить институты и ценности миллионов, чтобы резко повысить уровень доверия в обществе и реализовать на благо людей все достижения современной цивилизации?
Мой ответ таков: институты и ценности меняются медленно, но все же меняются под влиянием изменений в экономических и социальных отношениях. Свободные цены и жесткие бюджетные ограничения устраняют дефицит, и люди перестают закупать впрок. А ведь запасание дефицита — это институт, норма поведения. Перестают воровать «дворники» на автомобилях, если их всюду можно купить по доступной цене. Это самые простые и самые доступные изменения. Дальше — сложнее.
Но дальше снова нужно обратиться к активизации гражданского общества. Чтобы ограничить вмешательство государства, чтобы оно, не доверяя своему народу, не строило управляемую демократию. И чтобы, отвечая на недоверие недоверием, народ не игнорировал призывы политических лидеров к сотрудничеству в общих интересах. Да, реальная демократия плохая система, но лучшей нет. Люди, особенно поначалу, ведут себя порой как дикари. Но не существует никакого другого способа сделать их гражданами свободного общества, кроме как дать им возможность накопить собственный опыт жизни в условиях демократии.
Итак, что с нами будет
Будет либо первое, либо второе, либо третье. Так я обозначу применение испытанного сценарного подхода к предсказанию будущего.
Первый сценарий — оптимистический. Предположим, что в течение пяти-шести лет все задуманные институциональные реформы — от налоговой до пенсионной, административной и военной — будут доведены до конца, причем без серьезного искажения их первоначального замыла. Дебюрократизация экономики и снижение налогов, возрастание доверия приведут к созданию благоприятного делового климата и росту инвестиций. Усиление конкуренции, в том числе за счет развития малого и среднего бизнеса, заставит российских производителей научиться делать конкурентоспособные продуты с высокой добавленной стоимостью, и они смогут прорваться на мировые рынки, составив в структуре нашего экспорта до 25–30 %. Нефть и сырье, видимо, долго будут занимать в экспорте не меньшую долю. Это не зазорно, в Норвегии примерно такая же структура экономики.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
